дата рождения: 21.06.1950, 31 год место рождения и проживания: Родилась и большую часть жизни прожила в Мюнхене, Бавария, Федеративная Республика Германия. В настоящее время проживает в лондонском предместье Ричмонд, где купила дом после переезда в Британию. чистота крови:чистокровная;

лояльность: в данный момент вынужденный нейтралитет, собиралась податься в Пожиратели Смерти, но не успела. образование: Дурмштранг, Венери, 1971 занятость: Владелица лавки зелий в Косом Переулке с 1980, зельевар; Целитель в Мюнхенском госпитале  1971-1979; Убийца 1973-по настоящее время.

артефакты:   
Посох – чёрный орешник, перо феникса, обвит ядовитым плющом из железа. Прибретен перед поездкой в школу, железо добавлено после выпускных экзаменов, было подарком от представителя палаты, свидетеля выпускного экзамена.
Волшебная палочка – тис, сердечная жила дракона, 12 дюймов, жесткая. Приобретена перед поездкой в школу. Мало ли кому и главное куда ее в последствии отдадут замуж, нельзя чтобы опозорила семью.
Серебряный нож – заколован так чтобы не тупиться, для нарезания ингредиентов для зелий конечно. И глоток неугодных.
Фамильный перснень – как последняя представительница семьи носит на среднем пальце левой руки. Не из гордости, а для напоминания, о том, что род прервется на ней, чем очень довольна.

характеристика“ Ей нравится прыгать с разбега в холодный северный водоём.
Ей нравятся те, у кого тяжела рука.
Она не боится боли;
её болевой приём
бодрит, как глоток воды из чистого родника. ”

сильные стороны: Зельеварение – высокий уровень овладения навыком объясняется скорей чутьем, интуицией и врожденным талантом. Но приготовить может практически любое известное зелье и с интересом изобретает новые. Боевая магия – на хорошем среднем уровне, это в школе она блистала на фоне однокурсников, а реальная жизнь – не школа. Целительские заклинания -  владеет на высоком уровне, большой опыт,  умеет применять как прямо, так и обратно назначению. Две трети жизни играет роль – спокойной, тихой, скромной девушки для всех окружающих за очень редким исключением. Пока что не сфальшивила. Держит эмоции под контролем – настолько крепок и долго, что случись что-то очень плохое или очень хорошее, она не сможет должным образом отреагировать, забыла как. Привязана к своему низзлу Песочнику. Умеет готовить;

слабые стороны: Настолько закостенела в своем образе, что боится минимальную слабость допустить, чтобы не пошел он трещинами. Эмпатия отсуствует как класс. Не умеет считывать человеческие эмоции у окружающих, если это конечно не страх перед смертью, этот она видит. Но теряется если кто-то разревется в ее присутствии или начнет от радости скакать. Тяготится своим одиночеством, но не умеет ничего с этим сделать. Параноик -  недоверяет никому, всегда носит с собой нож «для зельеварения», после истории с вирусом никогда не ест и не пьет ничего, что не приготовлено ею самой. Психопатка, садистка – часто не убивает своих жертв до конца, оставляет на краю и наблюдает как они переходят, на этом рискует однажды попасться;

родословная:

Хайнрих Танкред Адэнауэр – отец, чистокровный, 1915-1976
Эльза Стефания Аденауэр – мать, чистокровный 1920-1957
Роланд Хельмут Аденауэр – брат, чистокровный 1943-1977

1950 – родилась. Младенцем была до того слабым и хилым, до того бледным до синевы, что кто-то из помощников целителя, поморщившись, обмолвился, что Хель скоро придет в этот дом. Ее так и прозвали – Хель, подразумевая фразу вроде – скорей бы Хель тебя забрала. Ждали, что девочка со дня на день умрет и не озаботились придумать ей достойное имя. А она выжила. Сюрприз! Имя подправили до Хельги, добавив следом еще парочку и завершив благороднейшей и скучнейшей фамилией Аденауэр.
1951 – ничего примечательного, не крепла, но росла, научилась сидеть, стоять, ходить, как и все нормальные дети ее возраста. Только не заговорила. В смысле вообще никаких звуков не издавала. Отец от этого отмахнулся – тем лучше, меньше чепухи наговорит.
1952 – все то же, в день рождения подарили котенка низзла-полукровку кремового цвета, пусть девочка учится о ком-то заботиться с малого возраста, ей этим всю жизнь предстоит заниматься. Хельга назвала его Песочником. С низзлом она разговаривала, за чем не единожды была замечена старшими, но родителям и тем более брату отказывалась вымолвить хоть словечко, инстинктивно чувствуя, но не понимая еще, недоброжелательное отношение с их стороны.
1953 – еще годик подождали, затем молчание сочли упрямством и следствием дурного характера. Начали наказывать: сначала отбирали шипящего и царапающего всех Песочника, запирали одну в комнате на несколько дней, или в подвале, дальше в ход пошли более телесные меры вроде того, чтобы хлопнуть по макушке сложенной газетой, затем сильнее, следом пощечины и подзатыльники, ничего серьезного.
1954 – слабоумная, решили, и оставили на какое-то время в покое, поручив заботы специально нанятой целительнице. Когда целый год занятий не показал результатов, несимпатичную Хельге даму уволили, а ее саму познакомили с отцовской тростью. Дефектная, больная, что с ней такой делать, бесполезная. Старший брат, Роланд, во многом подражавший отцу, пребывая дома на каникулах, втихаря мог ущипнуть, ударить, столкнуть с лестничного пролета и наблюдать с довольным выражением на физиономии за тем, как рыдающая сестра поднимается и убегает. Заговорить пришлось хотя бы для того, чтобы просить пощады у безжалостного братца.
1955 – вечно заплаканная Хельга, вечно с глазами на мокром месте. Хайнрих в итоге сдался, вырастить из этого – достойную леди точно не получится. В том возрасте, когда пора начинать знакомить ребенка с другими детьми их круга, дочку Аденауэров напротив прятали ото всех, порой забывая даже упомянуть о ее наличии. Зато брат о ней не забывал, когда возвращался из школы летом, постоянно был где-то рядом, постоянно проверял свои предположения: а что будет, если потянуть сестру за волосы? А что будет, если стукнуть ее кулаком в живот? А что, если прищемить дверью пальцы?
1956 – со временем Хельга научилась прятаться, тихой стала больше обычного и вызнала все потайные местечки особняка, куда можно было нырнуть и исчезнуть когда в поле зрения попадал Роланд.
1957 – мама умерла. А с чего Хельге рыдать? Даму в нарядном платье и с пышной прической она видела раз в день, строго после обеда, и визит никогда не длился дольше пяти минут. Этого времени вполне достаточно, чтобы сообщить дочке, что девочки себя так не ведут, они не прячутся по углам, не убегают в сад спозаранку, не воруют отцовских книг из библиотеки, не пачкают платья… каждый день что-то новое.  Эльза заболела драконьей оспой и визиты к ней в гостиную прекратились. Более того, Хельгу с братом спешно собрали и увезли в загородный дом, пережидать. Первым залихорадил Роланд, через пять дней и младшая Аденауэр. В отличие от матери, они довольно легко перенесли болезнь, но вернулись уже в опустевший дом. Чем проявлялась эта опустелость Хельга так и не поняла.
1958 – долгое время в доме велись разговоры, пятнадцатилетнего Роланда отец воспринимал на равных, о том стоит ли отправлять Хельгу в школу, где она наверняка их опозорит на глазах у отпрысков всех маломальски значимых семей Магической Европы. Домашнего образования будет достаточно для такой, как она. Разговоры эти породили собой чудо. Осознав, что рискует остаться дома, Хельга резко изменила свое поведение, стала как будто бы послушной и сообразительной, отвечала когда спрашивают и иногда даже улыбалась родителю или брату. Давайте сюда все свои учебники по истории, и по грамматике, и математику тоже давайте, что уж там. И где же учитель хороших манер и этикета? Не терпится начать заниматься! Танцы? С удовольствием! Французский? Фу! То есть charmant, конечно. За полтора года худо-бедно догнала сверстников, которые заниматься начали в более раннем возрасте. Звезд с неба не хватала, но и опозориться вроде не должна. Думаете она сама до этого додумалась? Как же, ей подсказала одна из надзирательниц, как их называла Хельга про себя, приставляемых к ней отцом в несбыточной надежде сделать из дочери человека.
1959 – мастеров-изготовителей волшебных палочек и посохов пригласили в дом, чтобы не показывать Хельгу миру раньше времени и чтобы не пришлось ничего объяснять в обществе, если Хайнрих передумает ее отправлять в Дурмштранг. Оба артефакта вызывали крайнее недоумение у Хайнриха своим составом и свойствами, которым девчонка, очевидно, не соответствовала. В школу все-таки отправили. Факультет Венери - единственно возможный вариант. В Дурмштранге впервые попала в среду своих сверстников и сверстниц и растерялась, она не знала как общаться с ними. Вот о чем Хайнриху действительно стоило подумать, а не о том, чтобы она знала в каком году подавили второе гоблинское восстание. Поначалу ко всем относилась насторожено, ожидая подвох, не зная, что есть еще какие-то сценарии общения, кроме тех, что сложились у нее с братом. А после – так и осталась осторожной, тихой, скромной и печальной. 
1960 – плохие новости: учитывая учебу, она теперь весь год, а не только на летних каникулах, в зоне досягаемости кулаков брата. Хорошие новости: девочек в школе прятали точно прокаженных, показывая лишь иногда на общих занятиях и на балах, так что Роланду все равно ее не достать. Хельга притершись за год подружилась с несколькими девочками, во всяком случае это самое близкое для нее описание отношения с подругами, потому как Аденауэр все равно всегда и везде была самую чуточку в стороне, даже когда хотела – влиться в компанию, в заливистое веселье, получалось редко и со скрипом. Тот урок с отцом она выучила очень хорошо: хочешь получить что-то от кого-то, отдай взамен другое, а если не можешь или не хочешь  - притворись. И Хельга притворялась, притворялась одной из них, притворялась своей.
1961 – учеба, неожиданный сюрприз, далась без особых проблем. Спокойствие, усидчивость, целеустремленность принесли свои плоды – Хельгу заметили некоторые профессора. В частности профессор зельеварения, к которому у девочки имелся особый талант, чутье – как называл это учитель. Факультативно помимо обычных уроков занималась зельеварением и уроками владения волшебной палочкой. 
1962 – интересными считала трансфигурацию, заклинания, травологию, зельеварение. Остальные предметы держала на уровне, просто чтобы не получить плохих оценок и не вылететь из школы.
1963 – летние месяцы превратились в ад. С каждым годом Хельге все меньше хотелось возвращаться в Мюнхен. В дом, где она оставалась один на один с жестокостью Роланда. Как старший, как наследник рода, он своей священной обязанностью считал воспитание сестры. Наказание следовало за любую мельчайшую провинность, затем повод выискивался специально, а после даже не требовался. Достаточно было лишь желания Роланда. Вместо рук и подручных предметов в ход пошли заклинания, невероятно удобные тем, что боль малявке причиняли сильную, но после них не остается следов.
1964 – запирать ее в подвале и истязать часами, до изнеможения, до сорванного от крика голоса, до полнейшего бессилия, когда не остается сил чтобы даже плакать – новое любимое занятие брата, которому с упоением предавался он в одиночестве  или в компании своих приятелей. Знал Хайнрик? Хельга не уверена на сто процентов, но подозревала что да, но ничего с этим не делал. Брат выпустился из Дурмштранга, устроился на работу в Министерство Магии стараниями отца. Хельга вздохнула свободнее. Хотя бы в школе она от него избавлена, от него и его друзей «участвовавших в летних развлечениях», что в стенах замка пожирали ее голодными глазами, не имея возможности добраться.
1965 – наконец то можно заменить особенно неугодные Хельге предметы, на те, которые ей действительно нужны. К чертям нумерологию, астрономию и уход за существами, у нее есть низзл, она умеет за ним ухаживать, ей достаточно. Боевая магия, дуэльное мастерство, артефактология. Если последний предмет ни у кого не вызвал особых чувств, то вот первые два – да. Недоумение и насмешки. Что она, мелкая, тощая девчонка, может противопоставить другим ученикам? Что она вообще может, кроме того, чтобы быть жертвой? Именно для того, чтобы перестать ею быть, Хельга и записалась на эти занятия. За последние годы страх перед братом - вездесущий, привычный страх, когда он больше не довлел над девушкой в отсутствие Роланда в зоне досягаемости - трансфигурировался в ненависть. До скрежета зубов, до сжатых до белизны кулаков, как же она ненавидела животное доставшееся ей в родственники. Его дружков. Отца, который все это позволял. Хельга только слегка приоткрыла эту шкатулку с ненавистью, но из нее, точно из ящика Пандоры вырвалось много больше, и захлестнуло весь мир. Преподаватели, однокурсники, однокурсницы, которым как выяснилось впоследствии родителями было велено подружиться с Хельгой, только из-за положения ее отца в магическом сообществе – все они попадали в рейтинг Хельги. Чем сильнее насолил – тем выше место. Бессменным фаворитом в нем значился Роланд. Все они должны ответить за свершенное. Всем нужно отомстить.
1966 – первое время она честно оправдывала ожидания преподавателей по боевой магии и насмешников из числа студентов. Насмешки никак не отражались на покрытом белоснежной глазурью лице, она оставалась спокойной и тихой даже в залах для занятий. Она понимала - они  правы. Они не понимали – у нее нет выбора. Сжимая зубы от бессильной ярости она вставала снова и снова после попадания в нее чар, регулярно наведывалась в больничное крыло, но занятий не бросила. Упорство, вот что у нее было, упорство и, как оказалось, – некая устойчивость к боли. Вставала с пола она гораздо чаще и быстрее стонущих и кряхтящих однокурсников. Более того, в боли начала находить удовольствие.
1967 – выправилась скорость реакции, спокойствие сменилось уверенностью, на занятиях она заблистала точно начищенный галеон, без труда укладывая на обе лопатки большинство из оппонентов. Оправдался выбор Хельги сделанный тисовой волшебной палочкой много лет назад, который так удивил отца - тисовые палочки никогда не выбирают себе посредственного или робкого хозяина. Оправдался выбор посоха выполненного из черного орешника – получив в жизни цель, признавшись себе самой в том чего хочет мести, разрешив внутри конфликт жертва-агрессор, она выбрала себе сторону и магия волшебного инструмента точно бы взглянула на девушку по-новому. С другими она может играть, врать и притворяться, но пришлось в себе разобраться и быть честной  собой.
1968 – заняв свою нишу в школе Хельга была почти довольна жизнью. Быстрая, тонкая, точная в тренировочном зале, она превращалась в тихую фарфоровую скромность. Общалась не охотно, на балах танцевала не охотно, впрочем, никогда не отказывала и двигалась с неизменной грацией.
1969 – в авроры пойдет - говорили между собой преподаватели, увидев по каким именно предметам Хельга намеревалась сдавать выпускные экзамены. А Хельга все не могла решить как больше физических страданий сможет принести брату -  отравив его ядом длительного действия или долго и со вкусом наказывать с помощью боевой заклинаний.
1970 – впервые она увидела его в больничном крыле, куда она попала в очередной раз, получив травму на занятиях, Хельга как-то раз прождала целителя чуть ли не час. Ну как впервые увидела, когда столько лет проучились в одном замке, впервые обратила внимание – так будет честнее. В просторной палате была только она и некто в небольшой отдельном помещении, куда не следует заходить никому кроме целителей, во избежание распространения инфекции. Оттуда кашель слышался и сиплое дыхание. Мальчишка, о болезни которого уже неделю вся школа судачит. Из праздного любопытства Хельга заглянула: кровавые простыни, белое тщедушное тело под ними, и разводы алого на лице, вокруг губ и носа. Медные его волосы были спутанными и тусклыми, точно на старой выцветшей фотографии, а веснушки серыми кратерами казались на бескровном лице и сморщенных от обезвоживания руках. По всем канонам он должен был умереть. Сломанные ребра ей выправили заклинанием, весьма болезненным кстати, от которого Хельга вздрогнула, но не вскрикнула. В тот же день на нее снизошло понимание, что ей следует стать целителем, ведь исцелять переломы и раны зачастую не менее болезненно, чем их наносить, а иногда и более. Вот где настоящие страдания, она научится как их лечить, а потом будет применять наоборот.
1971 – экзамены сданы с честью. Хельга собой довольна, после боевой магии так и вовсе кто-то может сказать, что видел как она улыбалась, впервые за двенадцать лет обучения. Единственный минус – пора возвращаться домой, в обитель боли и страха. Стажировка в Мюнхенском госпитале была воспринята родственниками как баловство, которое можно позволить, до тех пор пока они не найдут ей мужа.  Дабы усыпить бдительность Хельга согласилась с их решением. Она работала в отделении отравлений магическими зельями, травами и грибами. С ее особым талантом к зельям она почти без дополнительных исследований и артефактов умела определить зелье или яд. Чтобы меньше бывать дома, помимо основной работы устроилась дежурить в отделение недугов от заклятий. Там она и познакомилась с Юстусом Бахмайером, главой отделения.
1972 – у Хельги грустное лицо. Уголки глаз опущены книзу и уголки губ.  Возможно это такой вариант анатомии лицевых мышц, которые она терпеливо и с невиданным упорством изучала во время учебы, возможно это оттого, что поводов грустить в жизни у нее было в разы больше, чем поводов к радости. Когда-то сам этот факт ее расстраивал, теперь же — играет ей на руку. Коллеги считают — она слишком тревожится за пациентов, пациенты видят исполненного сочувствием к ним целителя. Юстус Бахмайер увидел несоответствие. За фарфоровой маской которая, казалось, трещинами пойдёт, если позволит себе Хельга улыбку чуть шире, если брови решится сердито сдвинуть, если руку сожмёт в кулак, глава отделение увидел не сочувствие, а пылающие адским пламенем злость и ненависть. Господин Бахмайер – эмпат, его играемыми ролями не обмануть. В девчонке он увидел потенциал, нет, не целителя, он знал куда применить все ее кипящие внутри эмоции и выдрессированные в школе навыки по боевым заклинаниям. Юстус сторонник чистоты крови и внимательно следил за событиями в Британии, ожидая переломного момента, знака, когда он и его соратники смогут те же идеи провернуть в Европе. Такие, как Хельга ему нужны, пригодятся, но вначале ее саму нужно обучить. Молодая госпожа Аденауэр училась охотно, тончайшему точно лезвие скальпеля искусству причинения страданий, боли, смерти. Училась как накладывать проклятия, которые вынуждена по дежурству снимать с пострадавших, училась как удержать жизнь в теле, которое хочет она покинуть, как заставить сердце перестать биться.
1973 – она училась, не имея пока возможности применить свои знания. До одной ноябрьской ночи, когда во время ее дежурства в госпиталь не доставили господина Мартина Краузе, одного из друзей Роланда, принимавшего особенно активное участие в так называемых подвальных развлечениях и не гнушался воспользоваться кое-чем из запрещенной магии. Это была удача. Восторг. Возможность. Хельга воспользовалась возможностью, поймав удачу за хвост. Последние три недели его жизни Хельга торжествовала. Она ломала ему кости и сращивала вновь, капала в глаза неразведенную желчь броненосца, замораживала, жгла, парализовала, снова ломала. Она медленно, методично, целенаправленно убивала человека в стенах, где должна была исцелять. Ей не хватало решимости воспользоваться пыточным проклятием, чтобы ответить своему мучителю сторицей, но и целительских заклинаний ей хватило более чем. Когда пришло время Краузе умер, под чутким руководством Хельги и жадным вниманием угадайте кого…рыжий, конопатый, со странной манерой приближаться непозволительно близко, если его что-то в вас заинтересует. Окровавленный мальчишка из больничного крыла. По всем канонам он должен был умереть. А теперь он стажер в отделении вирусов. Смерть Краузе они поделили поровну: ей – удовольствие от чужих страданий, ему – воспоминания о смерти.
1974 – ну убьешь ты их всех и что дальше? Что будешь делать когда список закончится? Юстус ставший учителем, наставником, начальником, любовником, недоволен был тем, что Хельга растрачивает свои способности на простую месть. Она должна была быть там где он велит, убивать на кого он укажет, выполнять то, что он скажет. Так Аденауэр незаметно для себя попала в руки к очередному деспоту. В этой игре пусть она и не могла играть на равных, ей было что поставить против него. Он сам ее научил. Он мог быть с ней жесток, мог так же причинять боль, но в Хельге она странным образом смешивалась с удовольствием, постыдными серебряными искрами просыпающимися внутри ее тела.
1975 – ей нашли жениха. Всего на сорок лет старше, подумаешь. Полежишь под ним раз-другой, принесешь ребенка и получишь все его состояние через пару лет, когда окочурится. Точнее Хайнрих и Роланд получат все его состояние. Отец в разговоре с дочерью не юлил, ничего не скрывал, называя вещи своими именами. Честь ему и хвала за это, но о  внеклассных занятиях дочери он, разумеется, не подозревал, иначе потрудился бы хотя бы выбирать слова. «Хорошо» – ответила Хельга, покидая отцовский кабинет. Через неделю в утренней газете в разделе некрологов появились сведения о том самом достопочтенном господине, что прочили ей в мужья. Погиб в результате несчастного случая. Хайнрих все утро за завтраком бросал в сторону дочери множество подозрительных взглядов. И девушка впервые за долгие-долгие годы не прятала взгляд и уголки ее губ ломала кривая усмешка.
1976 – через год другой «несчастный случай» произошел с отцом Хельги. Она продолжала работать в госпитале и выполнять поручения Бахмайера. Ты себя в зеркало видела? Кто тебя заподозрит? – спрашивал он в ответ, сжимая в объятиях, когда Хельга тревожилась, что слишком много неугодных уходит в другой мир от ее руки, кто-то может заметить. Да, по ее внешности последнее кого в ней можно заподозрить – убийцу. Невысокая, тонкая, темноволосая, сероглазая она прекрасно вписывалась в образ целителя, не убийцы.
1977 – став полноправным владельцем фамилии, собственности и собственной сестры, Роланд решил в очередной раз показать характер и потренировать на ней свои навыки в темной магии, когда вернулся из длительного путешествия по Европе. Его отправил отец несколько лет назад. Вернулся еще более мерзким и отвратительным ублюдком чем был. Хельга уверена немало женщин в разных городах пострадали от его руки, на равного он бы не отважился напасть, только на слабых. Дома его ждал сюрприз. Хельга больше не была слабой. Ох, как это было восхитительно! Долгие дни и ночи она наслаждалась сладостью своей праведной мести, ранила и исцеляла, чтобы ранить снова, мучила, заставляла молить о пощаде. Часы. Сладостные, душные часы она проводила окутанная его болью, страхом и воплями. Боль эту хотелось зачерпывать горстями, лицом в нее окунаться, по коже размазывать и по волосам, искупаться в ней. Слабак, - решила Хельга когда на восьмой день брат умер и ей никакими чарами не удалось его удержать. Так и знала что вся его сила – маска, а внутри Роланд был всего лишь жалким трусом. Все веселье испортил ей к празднику, умер как раз за день до нового года.
1978 – Юстус Бахмайер помог ей. Совершенно официально констатировал смерть Роланда Аденауэра от постигшего его зарубежного проклятия, с которым отчаянно, но безуспешно боролась его сестра. Большая статья в газете, пышные похороны и… та-да-да-дам! Хельга Гретхен Йозефа Аденауэр единственная и последняя представительница древнего баварского рода, богатая наследница, завидная невеста. Выждав полгода траура, Бахмайер делает ей предложение. Он представитель еще более древнего рода, но обедневшего больше столетия назад. Склонив голову на бок она смотрела на его несколько молчаливых минут. Чувства он умел считывать, но не мысли, а Хельга не без его помощи приучила себя не чувствовать. Все эти годы он использовал ее. Ее злость и умение убивать для своих политических целей, ее тело для удовлетворения плотских потребностей, теперь ему нужны ее деньги. Ведь все остальное, что есть у Хельги у нее было и до того как ее официально утвердили во владении именем и имуществом. «Хорошо» – ответила Хельга, покидая кабинет заведующего отделением недугов от заклятий. В честном бою ей против него не выстоять, он ее в бараний рог согнет, да заставит просить еще, чтобы показать свою силу и превосходство над ней. Придется действовать нечестно. У своего старого знакомого Шеллендорфа она раздобыла флакон со смертельным вирусом и заразила им Бахмайера. Он сдох, захлебываясь кровавой слюной, весь кровью изошелся пока Хельга наблюдала за этим с привычным чуть печальным спокойствием. Одна беда - перед смертью Юстус успел заразить ее. Через день кровью захлебывалась уже сама Аденауэр и ей пришлось возвращаться в слепящий белизной магазин вирусолога. Но об этом будет отдельный эпизод. Хельга выжила. Побывав одной ногой по ту сторону, она лишь утвердилась в мысли что ей следует быть осторожной. Тот факт, что сама отправляет людей на тот свет, эпизод с вирусом никак не затронул в ее душе.
1979 – отказалась от предложенной ей должности заведующей отделения недугов от заклятий. Отказалась от десятка предложений руки и сердца. С тайной политической организацией в Германии она была связана только через Юстуса, из-за его смерть нить оборвалась. Хельга была тайным оружием Бахмайера, настолько, что даже те, для кого она работала не знали кто она. Зато в Великобритании шумело все громче и взор ее обратился туда. Хоть ей и было плевать на магглов, она вот из одной из самых-самых семей и сколько счастья ей это принесло? – на островах была возможность найти применение главному своему таланту.
1980 – зельеварению! Шутка. Зельеварением и открытием лавки зелий в Косом она занялась только в качестве прикрытия. Пока присматривалась к окружающему, пока искала выходы на тех, кто сможет привести ее на службу кому-то столь же безжалостному, как и она сама. Путь для себя она нашла не без труда, тайная организация все-таки.
1981 – да вы издеваетесь! Она успела оказаться среди пожирателей, успела в нескольких операциях поучаствовать, избавить мир от пары орденцев и прочих неугодных. Успела заслужить метку и непременно получила бы ее, вот-вот должна была получить. Только великий Темный Лорд пал, сраженный младенцем. Серьезно?! Эти деспоты и тираны такие недолговечные.
1982 – ждет. Варит зелья. Приглашена в судейскую коллегию на  83 Чемпионат по зельям, отложенный в 1981-ом году "до лучших времен". Надеется, что Рабастан Лестрейндж и его друзья в капюшонах и масках пригласят ее с собой «поиграть».

о вас
планы на игру, пожелания: всеядна
в случае ухода: убить
связь: лс
пример игры:

+

— Как память, — шелестит голос Аденауэр, повторяя слова юноши. Ему нужна память Краузе? Гретхен внутренне содрогается от этой мысли, там, в измученном разуме ублюдка много всего хранится такого, что сама она хотела бы забыть. Много боли, мучений, стонов и захлебывающихся криков. Ее боли и, наверняка, других женщин, которых Краузе счел подходящими для себя жертвами, беспомощными и слабыми. Гретхен была такой, теперь нет. Теперь у нее множество знаний и умений, благодаря которым она сама — воплощение боли для других. Для Краузе в первую очередь, ведь последние две недели именно он был смыслом ее жизни. Месть ему. Все то что сделала с ним Аденауэр и близко еще не выровняло чашу весов с тем, что сделал он.
Поэтому Гретхен не даст ему уйти раньше времени. Смерть его длит уже четырнадцать дней и не намерена на этом останавливаться. Пока не уравновесит эти чаши.
Она вздыхает и улыбается, едва изогнув кверху краешки губ. Вера. Нет, не она, настойчивость — вот правильное слово. А фон Шеллендорф все убедить ее пытается, что она не права, что слишком самоуверенна.
Гретхен вопросительно приподнимает брови до того, как вопрос свой задать.
— Ты, верно, лучше меня знаешь на что мне хватит сил, а на что нет?
Не нравится ей это ощущение, рыжий нависает над ней. Загоняет ее на доли секунды во время, когда она была маленькой и слабой, когда была жертвой, но она стряхивает с себя это ощущение. Он выше нее, и только, по силе волшебники могут быть равны, а может Гретхен и сильнее, беспринципнее, во всяком случае, — точно. Палочка в ее белых пальцах, держится легко, точно не инструмент причинения страданий, коим был только что, а скажем, смычок или кисть. Аденауэр нравится это сравнение, то что делает она тоже в некотором роде искусство. В очень узком смысле этого слова.
Вздох облегчения за ее спиной обрывает ее собственный. Шепот Йоля точно заключительные ноты симфонии, что она исполняла все эти дни, обрушивает на нее невыносимую, болезненную тишину.
Отворачивается, палочку приставив к груди Краузе. Про фон Шеллендорфа она не забыла, но с ним разберется еще, успеет, главное Краузе вернуть. Ладонь узкую и хрупкую, но сильную кладет на грудь ублюдка. Трепещет в последних агональных попытках уцепиться за жизнь сердечная мышца. Губы волшебницы беззвучно произносят заклинания, те срываются голубым светом с кончика палочки и проникают в тело Краузе, сердце его обволакивают, цепями его оковывают новыми, другой конец которых в ее руке. Снова и снова.
Под пальцами Гретхен сердце замирает почти на целую минуту. Замирает и сама Гретхен. Затем сильный толчок с внутренней стороны реберной клетки возвещает ей — усилия ее увенчаны успехом. Не выказывает она внешне ни радости своей исступленной, ни беспокойства. Холодная и ровная будто вода под ледяной коркой зимнего озера она обращает свое внимание на инородное в комнате — гостя из отделения волшебных вирусов.
— Убедился?
Почти целую минуту Краузе был мертв, но Аденауэр его вернула. Снова.
Однако минута — слишком долго, вначале это был вопрос лишь нескольких секунд, затем десятков секунд. В своем путешествии по ту сторону, не подконтрольном Гретхен, Краузе вскоре действительно может пересечь черту, нить оборвать, которой волшебница привязала его к себе и жизни.
Она снова долго молчит, глядя на Йоля. Возможно, ей надо смириться и признать — в его словах есть смысл, который она отрицала, ослепшая в ненависти своей к лежащему на постели полутрупу. Возможно, ей стоит устроить грандиозный финал для Краузе, апофеоз его пребывания на больничной койки и его жалкой тараканьей жизни в целом.
Чем дальше с каждым разом Краузе будет уходить, тем меньше его останется здесь, с нею. Что там говорил рыжий про баклажан на костре? Костер? Кажется, Гретхен уже придумала.
— У меня есть одна мысль, - говорит она тихо, сменив гнев на милость. Следом и голос сменился с сыпучего и шершавого на плавный, водный, гладкий подобно текучему шелку. Для мысли ее ей требуется помощник, самой ей не справиться, не вытащить Краузе из больничных стен. И помощник явился к ней сам. — Но она невыполнима в здешних условиях. Поможешь мне вытащить его из госпиталя так, чтобы комар носа не подточил, и я отдам тебе его смерть. Или память о ней. Идет?
Она перекладывает палочку в левую руку, а правую протягивает рыжему для рукопожатия, скрепляющего сделку.