– А вы хорошо его знали?
— Достаточно, — отвечает Фринг, приподнимая брови.
Достаточно, чтоб знать и о тебе, и о том, сколько времени он уделял твоему обучению.
Достаточно, чтоб понимать, что это ты его отправила на тот свет, куколка.
Достаточно, чтоб от тебя отвести подозрения больших людей. Ты ведь боишься больших людей?
Впрочем нет, ты не боишься, но знаешь, когда и где следует соблюдать осторожность. Бояться — не та роскошь, которую ты в своём положении можешь себе позволить. Боишься ты совсем другого, верно? Куда более простых, прозаичных и опасных вещей. Боишься, что кто-то раскопает в тебе человека и заставит его спорить с машиной, что кто-то заберётся в тебя глубоко и вытащит чувства, на которые ты так удобно считаешь себя неспособной. Ты боишься того же, чего и я.
И доверять — о, конечно же. Но людей может связывать не только доверие. Особенно людей, которые так похожи.
— Недуги от заклятий, — повторяет он, кивая, — Стало быть, поражён он был не чарами, ведь чары непременно смог бы распознать, как опытный колдомедик. И вы могли бы.
Ведь это как будто снимает с тебя подозрения? Не чары. Не яд — иначе, нашли бы эксперты, которые расковыряли его бренные останки и, сомнений нет, всё нашли, что в их силах было, и — ничего не нашли.
Вирус?
Прелесть какая.
Крёкер отводит взгляд, мысленно желая Бахмайеру повеселее гореть в своём адском котле, куда он, разумеется, угодил.
Подтянув к себе папку, которую Аденауэр столь недвусмысленно положила поверх своего личного дела, — вместе с делом, да, — Фринг раскрывает её и просматривает документы один за другим.
— Друзей у герра Бахмайера было, вероятно, не очень много, но зато те, что были — весьма влиятельны. В Германии.
А здесь, куколка, влиятелен я.
— Не думаю, фройляйн Аденауэр, что вам бы хотелось с ними познакомиться. Не зря ведь герр Бахмайер вас знакомить не стал при жизни. Вы ведь хотите для себя здесь, в Лондоне, существования безопасного и удобного. В моих интересах помогать соотечественникам. В интересах соотечественников — помнить обо мне и учитывать.
Подхватив перо, он мизинцем цепляет чернильницу и ловко подвигает к себе по гладкой столешнице.
— Учитывать, что хорошие отношения со мной поспособствуют вашему благоденствию. Плохие же весьма для вас не желательны, — продолжает Фринг, обмакивая перо в чернильницу, но ставить первую подпись не спешит — поднимает взгляд, долгий, тяжёлый, холодный взгляд, в котором нет ничего птичьего, но человеческого тоже не много, — Дорожки наши с фройляйн Войнеску разошлись, но с вами, как видите, вновь пересекаются, и не стоит вспарывать по шву полотно.
Будешь умницей, останешься в безопасности.
Вздумаешь ерепениться — придётся собирать чемоданчик и ехать в родной Мюнхен. А там тебя уже будут ждать.
— Мы лицо родины, фройляйн Аденауэр, но больше портрет, понимаете, искусно выполненный портрет в раме. Вылезти из рамы портрет не может. Если, конечно, мы все себя ведём правильно. Если помним, кто — настоящий враг, кто — друг, кто — союзник, и не пытаемся пилить сук, на котором сидим.
Отредактировано Severin Kroker (2021-07-23 23:23:17)