добро пожаловать в магическую британию, где «тот-кого-нельзя-называть» был повержен, а «мальчик-который-выжил» еще не надел распределяющую шляпу. мракоборцы отлавливают пожирателей, министерство отстраивает магический мир. сообщество с нетерпением ждем церемонии открытия 83 Чемпионата по зельям. министр приглашает инвесторов из ассоциации. в англии март 1982.
Miroslava Shchukina За время своих поисков Мира поняла, что ее новый мир мало чем отличается от старого. Здесь люди тоже закрывают глаза на кошмары и странные вещи, ставшие обыденностью после войны. Когда первый раз не срабатывает камин в Дырявом котле и Щукиной приходится своим ходом добираться в гостиницу, ей обо всем рассказывают. «Временные меры». Она все знает о временных мерах. Временные меры дожили до ее рождения и скорее всего ее переживут на век.
Alexandra Sokolova А вот Соколовой в своей собственноручно созданной клетке было паршиво. Точнее, ей было «нормально». Такое противное, тягучее слово с большим количеством букв да из трех слогов, за которыми скрыто гораздо большее, чем подразумевающееся «50/50» или «да все окей». И испанца этим словом было не обмануть. Он знал, что Соколова никогда так не отвечает. Она не Дарвин или Хиро, по лицам которых иногда сложно понять, осуждают они тебя или поддерживают, или прикидывают, какой эль взять в пабе.
Edmon Grosso И кто ты такой для этого города, чтобы оказаться на виду? Эдмон знал, как это должно быть, как водят носом по сырой земле министерские волкодавы, как затылок горит от чужих глаз. Да он и был ими, сотни раз был чужими глазами. А может, потому казался мучительно малым простор этой сонной аллеи. А может, потому он не мог удержать на руках расколотую мыслями голову. Оттого, что он сам знал, как все может быть. Оттого, что за углом он ждал встречи, но «никого со мной нет. Я один и — разбитое зеркало».
Felix Wagner — Если он бросится в Темзу... — Феликс медлил, осторожно подбирая слова, точно перебирал свежую землянику — не вся ягода была так хороша, как казалось с первого взгляда. Какая-то могла горчить. С чужим языком это не редкость, скорее закономерность, которая могла стоить жизни. В полумраке черные глаза немца сверкали тёмными топазами, — мне, наверное, нужно будет расстроиться.
Arisa Mori Сами того не понимая, клан охотников на ёкаев научил Арису слишком многому, чтобы молоденькая рыжая лисичка не обернулась не по годам опасным хищником. Принятые ими решения и, в итоге, смерть — стали началом ее пути. Их жизненные силы и кровь — рекой, что невозможно перейти дважды (да и стоит ли?). А привычки, житейские хитрости и уклады, которые изучала месяцами, выслеживая одного за другим как добычу, научили выживать не только как кицуне, но и более...по-человечески.
Наверх
Вниз

HP: Unfettered

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » HP: Unfettered » сейчас » аnd if you make it out alive, hold that bloody head up high


аnd if you make it out alive, hold that bloody head up high

Сообщений 1 страница 12 из 12

1

аnd if you make it out alive, hold that bloody head up high
Gwendoline Flaherty, Geol von Schellendorff и Elenis Flaherty

--
цитата

Магическая Британия, Лондон, Косой переулок, "Оверлук", 24 апреля 1982

Поколения нескольких ирландских семей страдают от проклятия злой могущественной ведьмы, наложенного несколько веков назад, у одних уродующие родимые пятна на половину лица, у других слабоумие, у третьих все мужчины в роду не доживают до тридцати лет.
Чтобы освободиться от проклятия им нужна та, в ком течет кровь той ведьмы, а если не она сама, то ее дети.


[icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/03/35/28/669944.png[/icon][nick]Gwendoline Flaherty[/nick][status]...[/status][lz]<nm><a href="ссылка на анкету">Гвендолин Флаэрти</a>, 51, </nm><lz> ирландская волшебница, хранительница равновесия и своих детей</lz>[/lz]

Отредактировано Helga Adenauer (2021-06-27 14:44:37)

+2

2

ПРОЛОГ
Часто люди живут в моменте сейчас.
Не только простые трудяги, которым некогда думать ни о чем больше, кроме как о куске насущного хлеба, но и мудрые, те кому даны ум и силы.
Когда эмоции застилают глаза, заливают варевом внутренних желёз разум, забывается о долге, чести, морали, осторожности и снова о долге. Когда именно сейчас нужно любить, мстить, ненавидеть. И некогда думать о последствиях.
Женщины рода Флаэрти древними богами призваны были служить им, природе, равновесию и гармонии, за что, по местной легенде, были наделены особыми волшебными силами, и свой долг исполняли на протяжении многих веков. Но и женщины рода Флаэрти всего лишь люди, какие бы чудеса они ни показывали.
Четыре века назад на этих самых холмах, где стоит поместье Флаэрти, располагалась деревня. Очень счастливая и удачливая, ведь у них была своя собственная волшебница – юная поцелованная солнцем Шифра, она помогала фермерам растить урожаи и оберегать скот от болезней, лечила раны, готовила лекарства из растений, помогала рождаться младенцам, провожала в последний путь стариков, хранила покой вверенной ей земли, отводила пути злонамеренных странников стороной.
Все в деревне жили счастливо. До тех пор, пока проездом в ней не оказался молодой английский волшебник, вскруживший голову провинциальной ведьме, а после растоптавший ее сердце в луже зловонной грязи, вместе с обещаниями вечной любви и клятвами верности. Он унес с собой ее невинность и гордость, она – забрала у него будущее, позже, когда стала сильной ведьмой.
Фермеры узнали как жить без ведьминской защиты, когда Шифра долгие месяцы болела, затворницей жила в своем маленьком домике на холме, не обновляла чары и ритуалы. Жизнь оказалась не такой уж радужной, требовала вдвое больше усилий и втрое больше пота и крови.
Разрешившись от болезни и отдав ее на воспитание в соседнюю деревню сестре своей по магии, юная, но уже не такая жизнерадостная, волшебница вернулась к своим обязанностям и на несколько лет снова воцарился мир и порядок. Рана на сердце затянулась со временем и когда взаимности пришел просить молодой фермер из соседней деревни, Шифра согласилась. Затеяла переезд, свадьбу, провела нужные обряды, спросила позволения духов. Перевернула страницу своей жизни и собиралась писать новую. Но соседи ее, познавшие, что значит жить без своей собственной ведьмы, сговорились не позволить ей уехать.
Ворвавшись в ее дом однажды, они тяжелым молотом раздробили ей бедро, обрекая на долгие годы одинокой жизни полной боли. Жених от нее отказался. Переезд оказался невозможен, когда дальше собственного двора ступить не можешь. Перелом такой сложности ей не под силу срастить, а высшие силы не соизволили ей помочь, призвав тем самым к ответу за нарушение равновесия, когда ей так «нужно было любить» заезжего англичанина.
Внутренне Шифра была доброй, ценила жизнь во всех ее проявлениях, начиная от человеческой, заканчивая травинкой на лугу. Но годы боли, постоянной, сильной, неотлучной сделали свое дело – она озлобилась. Кроме магии у нее отдушины не было и волшебница неустанно училась годами и десятилетиями, собирала травы, проводила ритуалы, задабривала мелкий волшебный народец населявший расположенный рядом лес, и в итоге обрела силу. Достаточную чтобы вернуть себе легкость походки, избавиться от хромоты и хотя бы частично боли. Вот только зачем? Годы назад не вернуть, не стереть морщины от вечной болезненной гримасы на лице, прожитую жизнь не прожить заново, не сбросить исписанным листом пергамента, чтобы приняться за новый.
Шифра Флаэрти использовала свою силу по-другому, прокляла английского волшебника и всех его потомков, прокляла каждую из семей, что жили в деревне и чьи представители нанесли ей увечье: одним даровала внешние уродства, другим внутренние, третьих лишила разума, четвертым в половину сократила годы жизни и так далее. Никто не избежал мести некогда юной и прекрасной огненноволосой волшебницы, а ныне скрюченной от боли поседевшей карги.
Долгие поколения в роду Флаэрти не нарушили клятв данных древним духам, начиная от дочери Шифры - Изольдой, вернувшейся после обучения к матери пятнадцатью годами позже, закачивая Маккенной – матерью Гвендолин Флаэрти.
Гвендолин первая, кто ту же ошибку совершила, что и ее прародительница – влюбилась.

[nick]Gwendoline Flaherty[/nick][status]...[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/03/35/28/669944.png[/icon][lz]<nm><a href="ссылка на анкету">Гвендолин Флаэрти</a>, 51, </nm><lz> ирландская волшебница, хранительница равновесия и своих детей</lz>[/lz]

Отредактировано Helga Adenauer (2021-06-27 14:45:11)

+2

3

Города никогда не нравились Гвендолин, ни расфуфыренный Мюнхен, ни чопорный Лондон. Затканные в серый камень улицы, воздух пропитанный насквозь людским духом и теми железными коробками, что магглы называют автомобилями, с мокрым комом смятой бумаги вместо небес. Города с их широкими проспектами и площадями, на деле – тесные. Пока волшебница шла по улице, ее плечом задело двое или трое человек, последний показался подозрительным, в низко надвинутой на глаза охотничьей шапке, но обернувшись женщина убедилась, что незнакомец всего лишь торопился к передвижной тележке по продаже пончиков. Еда, которой городские улицы провоняли не меньше – отдельная тема для разговора, но слишком тошнотворная, чтобы задумываться о ней сейчас.
Инструкцию по попаданию в магическую часть Лондона Гвендолин хранила на задворках памяти долгие годы, хранила, но не думала ею еще воспользоваться. Нужно пройти сквозь замшелый пыльный бар, через задний дворик огороженный кирпичной стеной и постучать волшебной палочкой по нужным красным прямоугольникам. По каким именно она не помнит, но помнит движение, значит проблем возникнуть не должно.
Косой переулок, известный на весь мир, воняет не лучше маггловских улиц, добавляя к прежним запахам еще дивные ароматы сырой драконьей печенки, совиного помета, и косметических зелий, в зависимости от заведения мимо которого проходишь. Привыкшую к чистому луговому, лесному и горному воздуху, ирландку постоянно тошнит здесь, но сейчас не время для нежностей. Гвендолин нужно дальше, выше по улице, к Лавке с названием Оверлук.
Там, насколько подсказал ей ритуал поиска, находились оба ее ребенка.
Рыжеволосый молчаливый мальчик, который верно превратился уже во взрослого мужчину, Гвендолин не видела его более двадцати лет. И дочь, такая же рыжая, опасная и прекрасная, как огонь. Они – ее расплата, ее грех, ее величайшая радость и ее долг.
Этих детей не должно было быть в природе: друидский ритуал, руны и вещие сны ясно давали это понять. Штефан фон Шеллендорф не был предназначен ей в мужья. Гвендолин ослушалась, поддалась вспыхнувшему в юном сердце чувству и ответила взаимностью приезжему магу.
Позже она пыталась сделать все как надо, называла детей именами божеств и праздников, в день которых они родились, проводила все необходимые ритуалы, приносила жертвы, молилась, умоляла, но Древние Боги не внимали ее мольбам, рассерженные своеволием Гвендолин, ее решением связать жизнь с мужчиной, предназначенным не ей. Дети росли тихими, замкнутыми, молчаливыми – странными. Настолько, что это бросалось даже в глаза волшебникам, у которых границы странного много шире.
Любовь Штефана угасла так же быстро как и разгорелась. Ему нужен был наследник, Йоль мало тянул на эту роль, своей хилостью не обещая дожить даже до совершеннолетия, и привлекательная послушная особа рядом в качестве супруги. Штефану нужна была респектабельность. В вольную диковатую ирландскую ведьму он влюбился нечаянно, впрочем, любовью это не было, так, влюбленность, из тех, что к утру проходят.
Ссоры разгорались в доме сильнее с каждым днем, до тех пор пока Гвендолин не прочла случайно письмо мужа от поверенного, где говорилось о том, что слуги уже приготовили дом. В Германии. Для Штефана и его сына.
Что ей оставалось делать? Предчувствуя скорую разлуку, Гвендолин выкрала собственных детей, увела к реке, заглушавшей ее слова и ритуальное пение от господского дома, от Штефана. Остаток ночи волшебница провела в детской, у кроватки Эленис, с шестилетним спящим Йолем на руках, скованная от горя предстоящего расставания.
В роду Флаэрти не принято обучать своих детей магии самостоятельно, обычно отдавали в ученики другой ведьме. Гвендолин была всего лишь четвертой из рода, кого отправили учиться в Хогвартс, так что о разлуке с детьми она знала со дня их рождения, но не думала что это произойдет именно так и тем более, что они будут разделены.
После отъезда супруга, Гвендолин сама того не ведая, повторила поступок одной из своих прародительниц, знаменитой ведьмы – Шифры Флаэрти: прокляла обидевшего ее мужчину. Гвендолин лишила Штефана способности зачать сына, Шифра – обрекла потомком человека растоптавшего ее чувства на слепоту, светобоязнь и алый цвет радужки глаз, чтобы людям заранее было ясно, что с этим родом нечего вести дела.
Точнее Гведолин знала эту историю, но та походила скорее на сказку-страшилку, чем на реальные события.
Реальность подтвердилась, когда за ней пришли.
Потомки тех, чьи семьи прокляла могущественная ирландская ведьма, помимо заезжего английского волшебничка, они пришли чтобы ее кровью смыть проклятие со своих семей. А раз ей удалось от них уйти, оставив кровавый след из раненого плеча, они придут за теми, в ком та же кровь – за ее детьми, Йолем и Эленис.
Поэтому Гведолин оставила уютный изумрудный мир, в котором прожила долгие годы, поэтому отправилась в мерзкий город, поэтому искала встречи с теми, кого не видела десятилетиями и не надеялась увидеть.
Вывеску у Оверлука она замечает не сразу. А заметив, торопится к нему, выстукивая по брусчатке ритм каблуками, переходя дорогу, чувствует на себе чей-то взгляд. Оборачивается, рассчитывая увидеть тех, кто напал на нее вчера, но наталкивается лишь на серо-стальной взгляд невысокой темноволосой волшебницы, стоящей, плечом прислонившись к дверному косяку лавки напротив. Зелья – значится на вывеске над ее головой.
Не из проклятых, Гвендолин уверена, значит не представляет интереса. Она оборачивается и заходит в белую прохладу Оверлука.

[nick]Gwendoline Flaherty[/nick][status]...[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/03/35/28/669944.png[/icon][lz]<nm><a href="ссылка на анкету">Гвендолин Флаэрти</a>, 51, </nm><lz> ирландская волшебница, хранительница равновесия и своих детей</lz>[/lz]

Отредактировано Helga Adenauer (2021-06-27 14:44:53)

+2

4

Взгляд, направленный в спину, она угадывает обостренным чутьем. В каменном мешке города оно нередко сбоит, сбитое с толку запахами, звуками, присутствием десятков людей вокруг и потому полагаться на него Эленис мало-помалу отвыкает, призывая на помощь глаза и уши. Но в этот раз чувство неотлучное и сильное - Флаэрти оборачивается и, не таясь, осматривает пристально вихляющий побег Косой аллеи. Та смиренно прикидывается девичьим виноградом, а не дьявольскими силками. Но ощущение Эленис запоминает и, заходя к Хельге, чтобы занести ей на пробу цветки взращенных на крови заунывников, делится своей тревогой. Привычка всем делиться с братом невольно распространяется и на его подругу. Хельга - прекрасный цветок с ядовитыми лепестками, ее опасность Эленис известна, как и ее сила, и ее приятная, почти цветочная молчаливость. Она умеет понимать не только то, что говорится вслух, но и то, для чего не находится слов.
- Я пригляжу,- откликается небрежно  девушка и в серых глазах мелькает знакомая Эленис тень. Так - значительно, тяжело, сумрачно - умел смотреть Август, когда речь заходила об опасности. Воспоминание похоже на предчувствие скорого дождя, но Флаэрти в нем делается хорошо.
Дождь питает почву, корни вбирают в себя влагу, помогают побегам тянуться к солнцу и крепнуть. Так прорастает и ее уверенность, крепнет и наливается соком Из лавки зелий Эленис выскальзывает, сбросив с плеч чувство неотвратимой беды.
Снежная прохлада дома брата унимает тревогу окончательно, но она все равно делится с ним предчувствием, добавляя новый ингредиент в их общий котел переживаний. Котёл никогда не заполнится до краёв: оторванные друг от друга долгие годы брат и сестра, сойдясь в ночь Самайна лицом к лицу и не отпустившие рук друг друга, словно стремятся теперь затопить бездонную прореху, оставленную вырвавшим их из жизни друг друга отцом.
-...кровь оставляет самый четкий след. Однажды я по нему шла,- рассказывает Эленис, пока брат колдует над жаровней, превращая простой отвар зёрен в искусное зелье,- хочешь искупаться в полынье? Тебе понравится, это мама учила меня, как становиться на след.
Прохладные лапки "Мемориума" забираются в волосы почти нежно, но Эленис все равно каждый раз не по себе. Неживой механизм брата и серебристые змейки воспоминаний, запертые в шкафу - полуночная, оборотная для ее сути сторона. У нее за плечами всегда рассвет и расцвет, жизнь, ищущая пути вырваться наружу, но без сумерек и ночи, без улыбки смерти в ее руках только половина мира и правды.
Она отдает брату другую половину, ту, которой он никогда не знал. Они просиживают у "Мемориума" долгие вечера,  щедро сдобренные ароматом кофе и бретцелей. Сейчас есть только кофе, но и так хорошо.  Снежные стены, расступаясь, впускают в белый дом сонный  ирландский лес и огонь костра у замшелого камня. Две тонкие фигуры, удивительно схожие, два рыжих пламени - волосы, стекающие до поясниц. Мама поет и с каждым новым куплетом голос ее то взметывается к фиолетовому бархату неба, то опадает до шёпота трав на тихом ветру. Когда она творит чары, она красива особенной дикой красотой, в пепел обращающей сердца. Она оборачивается и смотрит: кажется, что в темный подлесок, но на самом деле - на сына.
Мама стоит на пороге - Эленис понимает это за мгновение до того, как "Мемориум" позволит ей нырнуть в прорубь и выбраться из воспоминаний в реальность. Йоль уже на ногах, он посетительницу, верно, замечает первым. Мама на пороге и задремавшие чувство тревоги вновь вскидывается на дыбы, вынуждая и Эленис подняться, оказаться рядом с братом, невольно сжимая его ладонь.
- Это ты шла по моему следу? - спрашивает вместо приветствия, чтобы разом унять тревогу или увериться, что она не беспочвенна. Она не удивлена, что мама здесь, в месте, где не появлялась прежде. Если что-то может остановить Гвендолин Флаэрти, то оно обладает божественной властью - и никак не меньшим.

+2

5

Самайн прорастает в зиму, на изломе рождается солнечный бог, мир, едва заснув, ползёт к пробуждению. Всего лишь новый виток пружины, новый поворот колеса. Это всё уже было, но редко какой год в его жизни разматывался таким затейливым сплетением нитей. В жизнь входит сестра, столько лет остававшаяся стражем сновидений, хозяйкой укромного дома, в котором спрятаться можно от смерти. Дома, где однажды он уже спрятался. Дома, куда никто и никогда не сможет войти, кроме них. В жизнь входит Хельга, расплывается чернильным пятном по белоснежному пергаменту, множатся тонкие волоски, пробираются в глубь листа, рисуют затейливые узоры. Чужая страна расцветает особенной весной, сходятся лучи дорог, пахнет талым снегом, пеплом, кровью, цветами жимолости и сырой грязью.
Смертью не пахнет.
Хорошо виден кровавый след на снегу. Лучше всего. Красный на белом роскошно смотрится, — кивает Йоль, он налюбовался однажды, когда Хельга пришла на его порог и, сама того не желая, вскрыла на его глазах собственное сердце, которое теперь на сетчатке выжжено, уже не стереть. Красный на белом, кровь на снегу, но за окном апрель, апрель истекает лазурью, идёт к концу. Снега ты теперь даже в лесу не найдёшь с севера у корней, что говорить о городе.
Там грязь такая, кровь замешается в ней, не заметишь, — говорит он, кивая на окна Оверлука, завешенные матовым тюлем, — А что-то грядёт — это я чувствую, — провода-щупальца Мемориума змеятся сквозь его пальцы, щекочут подушечки, прохладные, едва ощутимыми мелкими чешуйками.
Окуляры загораются зелёным, но он медлит, не хочет смотреть. В разгаре день, на улице запах пепла и крови, а окуляры выдернут его из мира, который в любое мгновение может сделаться опасным. Даже здесь. Даже за воздвигнутыми им стенами ограждающих защитных чар. Чары, в конце концов, защищают не его. А его лабораторию. Его машину. И его коллекцию.
Защищать самого себя никогда не приходило ему в голову. И по-прежнему не приходит.
Я не хочу в полынью, ты же знаешь, там ждут чудовища, и они куда лучше меня ориентируются в темноте, — шепчет он, щёлкая тумблером записи.
Серебристая лента, испещрённая символами, укладывается в контейнеры лёгкой змейкой, сворачивая тугие кольца. Шуршит как живая.
Шаги по ту сторону двери едва ли громче этого шуршания, и в шуршание вливаются, колышущиеся, лесные. Йоль смотрит в упор в проём раскрывшейся двери, пока ладонь его соскальзывает с тумблера на ключ, аккуратно сворачивает обратно, выключая машину.
Почему он никогда не искал её? Даже в собственных воспоминаниях часто нетерпеливо пролистывал, больше сосредоточенный на поисках Лис.
Почему он никогда её не искал и к чему бы ей — находить его? И не её ли шаги пахли кровью? — Йоль втягивает носом воздух, едва поморщившись: не её. С ней пришёл лесной, сырой, игольный апрель и берёзовая смола на пожираемых пламенем поленьях.
Это ты шла по моему следу? — пальцы Лис сжимают его ладонь.
Нет, — оборачивается он к сестре, — Тот, кто идёт, ещё не дошёл. Но здесь хорошие защитные чары. Очень хорошие, — повторяет, оглядываясь на мать.

Отредактировано Geol von Schellendorff (2021-06-24 10:40:27)

+2

6

- Не я.
У близких к матушке-природе ведьм рода Флаэрти свои методы поиска утерянного. Нужно лишь спросить у той же природы, люди давно разучились спрашивать. Для магии не требуется столь грязной телесной материи как кровь, для тех кто умеет взглянуть в самую середину, в самую суть бытия.
То, что ее кровь, те капли, что впитал в себя дощатый пол ее дома, зачарована, Гвендолин чувствует так же сильно, как и ее дети. Только они не понимаю в чем дело, она знает наверняка. Окружающая белизна могла бы вытравить из сознания волшебницы все воспоминания об алом, если бы не два ярких рыжих пламени посреди снежной пустыни.
Гвендолин отпускает дверь, позволяя ей захлопнуться позади нее.
Ее дети - оба здесь, оба живы, здоровы, держатся за руки, как делали часто в детстве. Облегчение затапливает ее, тяжелой, прохладной, кристально чистой водой, смывает вцепившийся в нее металлическими крюками страх последних суток. Она успела первой.
Но на их след уже вышли.
Гвендолин идет дальше в комнату, ближе к ним, и точно бы воздух перед ней расступается, окрашиваясь на краткие моменты изумрудно-зеленым и алым, чтобы за ее спиной сомкнуться вновь.
- Женщина у лавки напротив, кто она? – спрашивает чтобы убедиться. Она не почувствовала в ней опасности.  Точнее почувствовала, но это не относилось к ней и к Йолю с Эленис. Однако здесь не ирландские пустоши, не лес, хранящий свои секреты для знающих, здесь ее сила постоянно тревожится городским мусором: звуками, шумом, избытком запахов,  красок и людей. Жизнь ее детей не то, что готова ведьма выпустить из изящных своих ладоней.
В брате и сестре читается недоверие к ней. В Эленис меньше, но для Йоля Гвендолин чужой человек. Он не обязан ей доверять, но будет вынужден, если захочет выжить.
- Вам грозит беда, - говорит Гвендолин, объясняя свое присутствие в Лондоне. – То, что вы ее чувствуете – хорошо, - значит ее сигнальные чары, наложенные более двадцати лет назад еще работают. – Но чем ближе враги будут подбираться, тем слабее сделается чувство, вам покажется, что угроза миновала именно в тот миг, когда рука занесет кинжал над головой.
Еще несколько шагов и Гвендолин почувствует как трескается лед, который она возвела между ними, чтобы оградить от себя Йоля и Эленис, чтобы обмануть духов и не позволить им с них стребовать ее, Гвендолин, долг. Она останавливается, не готовая рисковать. Спасти от мстительных людей и отдать во власть силам куда более мощным в ее планы не входит. Она украла их когда-то, духи не дали своего позволения, но она все равно родила, и платит за своеволие неподъемную цену. Они точно пушинки на белом венце одуванчика, хрупкие и уязвимые, подует достаточно сильный ветер - их унесет.
Оба еще не пустили своих корней, не обзавелись своими детьми, чтобы узаконить свое существование в глазах потусторонних сил, выткать набело на полотне мироздания. Оба все еще под угрозой ветра.
Этот ветер – Гвендолин.
- Твоих чар будет недостаточно, - обращается она к сыну. Внутри комкается тонким листком осознание, что сын ее – взрослый мужчина напротив. – Я знаю у вас нет причин меня слушать и мне доверять, - тем более, что сама она этому поспособствовала, отрезав еще в детстве их от себя и связав друг с другом взамен. – Но я прошу вас послушаться и пойти со мной. Скоро сюда явятся люди, желающие вам смерти, - себя она умышленно вычеркивает из уравнения.

[nick]Gwendoline Flaherty[/nick][status]...[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/03/35/28/283333.jpg[/icon][lz]<nm><a href="ссылка на анкету">Гвендолин Флаэрти</a>, 51, </nm><lz> ирландская волшебница, хранительница равновесия и своих детей</lz>[/lz]

Отредактировано Helga Adenauer (2021-06-27 14:41:38)

+2

7

Тот, кто идет по следу еще не дошел, но мама уже здесь и это не повод для спокойствия. Эленис смотрит, как надвигается Гвендолин, продавливая собой тонкую ткань мироздания, отводя в сторону призрачную завесу, бьющую алым и зеленым на невидимом ветру - острое лезвие по гладкости вселенской кожи. Если надавит сильнее, то вскроет миру вены и тот истечет кровью. Их с братом мир истечет кровью; Эленис крепче сжимает прохладные пальцы и вынуждает вместе с собой отступить на шаг от матери в то же мгновение, когда та останавливается сама.
- Что-то изменилось в том, о чем ты меня предупреждала? - интересуется буднично, как будто слова не имеют веса и не могут ранить. В конце концов, обе Флаэрти хорошо представляют, что лежит на весах и как хрупко достигнутое на них равновесие,- Или все еще не следует тебя вспоминать?
Лес прорастает в белизну все сильнее, даже воздух сгущается, оседает слезами предрассветной росы по стенам. Сильнее становится запах костра и вместе с ним отчетливее в памяти проступает предостережение. Дикое, страшное, но Эленис чувствовала тогда и теперь ощущает - верное, единственно верное.
- Живи так, будто меня нет,- колдовские глаза матери затягивает сталь равнодушного льда. Пламя костра, засыпая в разметанных ветром прядях ее волос, не может заставить сойти этот лед,- Не ищи встреч, не пиши писем. Я приду, если случится большая беда, но не раньше. Я - худшая из твоих возможных бед.
Худшая из бед стоит в двух шагах и призывает идти за собой. Нет ни единой причины не  верить Гвендолин: если кто-то заставил ее явиться лично и поставить под угрозу жизнь детей, значит этот кто-то действительно слишком могущественный для них с братом, им действительно не справиться в одиночку. И все же Эленис медлит.
- Они желают нам смерти и идут по нашему следу. Мы во всей Англии не найдем теперь безопасного места, разве нет? Эту лавку можно защищать,- может быть дом брата не лучшее место для обороны, но она удачно расположена в самом сердце магического Лондона. Равнодушие большого города с некоторых пор не кажется Эленис абсолютным. Лондон не смотрит в упор, делает вид, что ему плевать, но приглядывается и прислушивается, распускает сорняки слухов, ветром их семена разносит далеко и укореняются они глубоко - не вытравишь. На "Оверлук" нельзя напасть незаметно, особенно если его обитатели будут готовы к встрече. Особенно теперь, когда большой город все еще ждет неприятностей и бесчинств от тех, кто лишь затаился в тенях.
Если только те, кто идет следом, не кормят авроров с рук.
- Втроем нам может хватить сил обороняться,- говорит скорее для брата, чем действительно намерена убедить мать. "Оверлук" важен, как неотъемлемая часть Йоля. Пусть окажутся разрушены стены и выбиты стекла - брат не цепляется за вещи, но коллекция воспоминаний и Мемориум не то, что можно бросить на произвол судьбы. Только в крайнем случае, как поступает зверь, угодивший в капкан и от безысходности отгрызающий себе лапу.
Побег такой ценой должен иметь ясный смысл.
- Однажды ты уже скрыла нас от злобных взглядов,- Эленис все еще не вынимает палочки, но ощущает, как покалывает в пальцах знакомая с детства сила, как тянется навстречу Гвендолин, желая слиться со своим источником. Рядом с матерью ей покорялось самое сложное колдовство, но оно же оставляло ее иссушенной и слабой. Но существуют ритуалы, которые требуют сил нескольких заклинателей. Быть может Гвендолин нужно именно это.
- Ты хочешь сделать это снова?

+2

8

Женщина у лавки напротив, кто она?
Взгляд Йоля машинально соскальзывает с лица матери, упирается в мягко закрывшуюся дверь. Сквозь тёмно-синие снаружи, белоснежные изнутри прутья изящного переплёта улица видна беспорядочной россыпью солнечной мозаики. Хельгу отсюда не видно, но речь, конечно, о ней.
Она друг, — машинально отзывается Йоль, голос сух, низок, безапелляционен: не заговаривай о ней, это уже обрыв.
Дальше будет пропасть, я не хочу швырять тебя в пропасть. Я совсем тебя не знаю.

Когда Эленис делает шаг назад, вынуждая отступить и его, он почти спотыкается: волна встречает волну. Он — хотел подойти ближе.
Ощупать воздух вокруг неё, который на мгновение сделался видим и точно обрёл цвет.
Дотронуться до её волос, в памяти отчего-то прорисованных лишь отражениями, но в реальности столь же пламенных, как волосы Эленис.
Или его собственные.
Приглядеться к веснушкам, которые не так ярко прорисованы на недостаточно бледном лице, тронутом мазками золотистого загара.
Тебя солнце не обжигает, мама?
Что-то изменилось в том, о чем ты меня предупреждала? — спрашивает Эленис, — Или все еще не следует тебя вспоминать?
Не следует вспоминать.
Чар будет недостаточно, не следует вспоминать, кто-то желает нашей смерти... Они точно забыли, где находятся, или не понимали, или...? Это лавка воспоминаний, которая останется стоять, если весь Лондон рухнет в преисподнюю, а за парой сдвижных панелей — сколько хочешь смертей, самых разных, глаза разбегутся.

Смерти я не боюсь, — мягко улыбается Йоль, улыбка тает подобно маслу на лезвии леденеющего его взгляда, — Я с ней уже встречался,и не единожды, — и пообщаться успел очень близко.
Где, интересно, в это время была ты?
Но люди, желающие смерти кому бы то ни было, бывают весьма неаккуратны и даже разрушительны. В своём стремлении оборвать чью-то жизнь они нередко совершенно не думают о неживых предметах, которые могут тоже быть ценными. И нет в этих людях, желающих смерти, никакого понимания, чувства этой самой смерти, действия их грубы и топорны, они подобны корове, молотящей рогами ворота, открывающиеся наружу. Всё разворотят, своего не добьются. Не нужно ему здесь людей, желающих смерти.
Эту лавку можно защищать. Втроем нам может хватить сил обороняться.
Нет, — он оборачивается к Лис, — Нет, я не хочу рисковать. Я уже сказал, здесь превосходные чары, лучше не может быть. Но чары защищают лабораторию, коллекцию, машину... не людей. Если сюда в самом деле идут те, кому нужны мы, я предпочту уйти. Лавка им не нужна, и она сама себя защитит.
Он собирает аккуратно щупальца Мемориума, прячет в контейнер, закрывает крышку клавиатуры. Проверяет замки, механизмы, чары, обходя зал.
Хочу, чтоб ты понимала... мама, — произносит он гладко, с нежностью даже, — У меня есть причины тебе доверять и слушать тебя. Но «слушаться» я не намерен, — уловив слегка распустившуюся нить, хмурится, отворачиваясь, восстанавливает чары, прежде чем вновь улыбнуться, — У нас есть время выпить кофе, или нужно идти прямо сейчас?

Отредактировано Geol von Schellendorff (2021-10-02 13:58:59)

+2

9

Друг. Гвендолин кивает и моментально отмахивается от опасной фарфоровой статуэтки на входе в соседний магазин. Лишь бы она не угрожала ее детям, а так, хоть пусть половину Лондона изведет. Ирландской волшебнице нет дела. Однако по тону Йоля трескучему, промораживающему до мозга костей женщина понимает, что ступила на тонкий лед. Внешне неизменный, спокойный и отстраненный, внутри ее сын щетинится точно волк на позарившегося на его добычу.
Для маленьких детей матери часто кажутся всемогущими, они знают что нужно малышу еще до того, как он сам поймет, могут отвратить грусть и развеселить в момент, из набора каких-то порошков состряпать угощение. Некоторые могут еще «по щелчку пальцев» вызвать дождь или заставить цветок в кадке прорасти на глазах. Другие еще и берут своих крошек-детей в поля знойной летней ночью, пропитанной ароматами дыма и растений, чтобы уложить в колыбель из трав любоваться жемчужинами украшающими небесный свод. Немного магии приближают изображение звезд и представляет зрелищное представление. Еще более зрелищным кажется для детей представление, что показывает их мама, пока творит магию, пока призывает и подчиняет одних духов на службу в качестве защитников и хранителей ее крошек от других.
Годы идут и со временем дети понимают, что все эти чудеса умеют творить теперь сами и ничего особенного в них нет. Но впечатление остается.
В Йоле его не так много, он не помнил Гвендолин слишком долго и не вспоминал еще дольше. Но в ее девочке оно еще читается. Эленис отступает на шаг и тянет за собой брата.
- Тебе известно условие. – Она сама рассказала дочери как «узаконить» свое существование. Им все еще не следует ее вспоминать. Но близкий физический контакт не страшен, хоть Гвендолин и одергивает в себе желание поцеловать белый лоб своей девочки или погладить медно-алые пряди своего сына. Страшно то, что он вызовет в сердце у Флаэрти, треснет лед, обрушится защита и путь для обиженных, обманутых духов сделается открытым.
Она вздыхает всматриваясь в Эленис. Как долго она живет здесь, в городе, как давно променяла бескрайние леса, поля и пустоши на каменную клетку, чтобы так отчаянно хотеть загнать себя саму в ловушку.
- Предлагаешь спрятаться в норе точно лисам и выждать пока гончие пройдут стороной? – Ты не видела, девочка, что остается от лисы, если в ее дом вваливается разъяренная свора псов.
За ними псы и идут. Измученные проклятиями, озлобленные, бесстрашные, что им терять когда у них и на протяжении многих веков ничего нет?
- Я знаю. – О его болезни, о той грани на которой он находился, о том, что соскочил с нее и свалился за борт, о том, что вернулся благодаря тому, что сам не ведая того был привязан к сестре огненно-алой нитью. Тонкой, но достаточно крепкой, чтобы удержать его, при условии, что Гвендолин будет так далеко как только возможно.
Штефан был в таком отчаянии, что написал даже ей. Но она не могла помочь, и отвечать на письмо не стала. Лучшее, что могла сделать волшебница в тот момент – вырезать из своей груди все чувства. И она это сделала с помощью магии, ритуалов и зелий.
- Пока те люди охотятся на тебя, я бы посоветовала все-таки послушаться, - возражает она сыну очерчивающему для нее черту, за которую он не позволяет ей зайти. О, мой мальчик, не трудись, этих линий между нами и так слишком много. – После – делай что хочешь.
Она из складок тусклой болотно-зеленой мантии вынимает сложенный до размера обычного письма клочок пергамента, широким, но грациозным жестом встряхивает и расстилает образовавшееся полотнище на молочном полу. Это карта, включающая помимо британских островов еще часть европейских стран. В правой руке волшебная палочка совершает короткий пасс и на левой – на мизинце образуется тонкий, наполняющийся кровью порез. Гвендолин стряхивает алые брызги на карту, чтобы те нашли свое продолжение и указали местонахождение врагов.
- Они уже в Лондоне. – Взмахом палочки возвращает карте обычное состояние, исцеляет палец. Времени даже на сборы нет, не говоря уж о кофе. – Сейчас.
- Вроде того, - отвечает Гвендолин дочери. – Я хочу попробовать снять с них проклятие, наложенное нашей прародительницей. И если не получится - убить всех. Немного неудобно делать это посреди города на самой оживленной улице.

[nick]Gwendoline Flaherty[/nick][status]...[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/03/35/28/283333.jpg[/icon][lz]<nm><a href="ссылка на анкету">Гвендолин Флаэрти</a>, 51, </nm><lz> ирландская волшебница, хранительница равновесия и своих детей</lz>[/lz]

Отредактировано Helga Adenauer (2021-07-19 19:46:13)

+2

10

- Предлагаешь завести гончих в знакомую нам непролазную чащу, из которой они не выберутся? - в тон матери откликается Эленис, скрещивая на груди руки. О, она видела, что остается от неудачливой лисицы - трофейная шкура, превращенная в изящное манто или накидку на плечах высокородной дамы, или лупоглазое чучело в коллекции охотника. И дело не в том, где тебя настигнет незавидная участь, а в том, что пока существуют охотники и их гончие лисица может только петлять и прятаться, заметая следы.
Вечный бег от опасности - кто-то может счесть это неплохим способом прожить жизнь, но не  Эленис. Ей не по нутру участь перекати-поле, ей бы укореняться и расти.
И едва ли такой путь по душе брату. Веское "нет, я не хочу рисковать" звучит для Флаэрти достаточно весомо, чтобы отбросить мысль о лавке-крепости. Упоминание чар, равнодушных к живым существам, вызывает щекочущее чувство темного удовлетворения. Не стоит переступать неизвестный порог, особенно если намерен причинить вред обитателям дома.
- Может быть "Оверлук" пожадничает и оставит преследователей себе,- усмехается Эленис, ласково запуская пальцы в волосы брата, - зубаткам как раз пришло время обедать. 
Бросив короткий взгляд в сторону матери, занявшейся привычной волшбой, она легко взбегает на второй этаж лавки, чтобы собрать вещи. Поясная сумка и ритуальный серп, пучки трав, кристаллы и несколько артефактов, концентрирующих магическую силу. Все привычно, не отнимает и минуты, но размеренность движений сама собой сбивается при взгляде на питомцев, оплетших раму узкого окна в жажде добраться до редких солнечных лучей. Всего двое из ее друзей, самых стойких к заточению. Багровые побеги жадно тянутся к рукам, обвивают запястья и предплечья, когда Эленис осторожно высвобождает переплет окна из их объятий. Тонкие иглы вонзаются в кожу почти с кошачьей нежностью, оставляя жгучий след, но Флаэрти это не заботит. Мысль, что придется оставить растения на милость настроенных недружелюбно волшебников саднит куда как сильнее.
- Будет честным дать им такую возможность,- поясняет в ответ на взгляд брата, взмахом палочки снимая с зубаток заклятье, ограничивающее их рост. Побеги расплетаются медленно, точно не веря своей удаче и падению оков, ощупывают белые стены, тянутся к окнам, - Неизвестно, когда мы вернемся, чтобы их накормить.
А вот незваным гостям подрастерять в прыти будет нелишним.
- Друидское капище в Уистманском лесу, - предлагает матери обеим им хорошо знакомое место. Конечно, она предпочла бы лес Киларни, где все когда-то началось, но туда не добраться быстро. В ближайшей деревушке обитают только маглы и ни одного волшебного камина под рукой, а полет на метлах пусть и сулил проблемы преследователям, лишь обессилит их самих. Капище же, надежно укрытое в сердце леса, позволит им как следует подготовиться к ритуалу. Мысль, что придется так или иначе использовать аппарацию, да еще и парную, не вызывает у Эленис восторга, но не время для капризов. Впрочем, склонностью к ним младшая Флаэрти никогда не отличалась.
- Судя по всему, они не были настроены выслушать твое предложение,- она подходит к брату, обнимая его за талию и настраиваясь на то, что вновь придется окунаться в невыносимый вихрь ничто, - значит не стоит рассчитывать на их сотрудничество.
Для ритуала наверняка понадобится свежая кровь его участников. Сомнительно, что преследователи поделятся ею добровольно. Связать, оглушить? 
- Ты будешь первым мужчиной, который ступит на ту землю за три века,- интригует брата прежде. чем вырвать его из привычной снежной белизны и с головой окунуть в омут древнего леса.
Окунуть - не совсем метафорически, ноги не находят твердой почвы, увязая во влажной топи. Зима выдалась сырой и множество ручьев напитались от ее слез и превратили подступы к капищу в глубокие заводи.
- Будет забавно, если мы растеряем всех мстителей еще по дороге, - фыркает Флаэрти, продираясь по топи к возвышенности, где застыли нетронутые временем каменные пальцы, опоясывающие капище. Даже неизбежный и вездесущий мох не смог их заселить.

картинки для атмосферы

+3

11

Может быть "Оверлук" пожадничает и оставит преследователей себе,— усмехается Лис, ласково запуская пальцы в волосы Йоля, — зубаткам как раз пришло время обедать. 
Он улыбается и хмурится, вспоминая о растениях сестры, живых больше, чем вся растительность, что он встречал до неё.
Их следует освободить. Связанные, они будут уничтожены защитными чарами, если кто-то нарушит печать. Он оборачивается к сестре, но её пальцы уже соскользнули с его головы, и она лёгкой тенью взбегает по лестнице на второй этаж, а его взгляд упирается в лицо матери. И он замирает.
Где же это чувство? Где это чувство, которое он с трепетом, бережно выплетал из картин, что разглядывал в окуляры Мемориума? Где любовь к ней, которая была так велика, что весь мир накрывала, точно снег: крохотные, невесомые, на звездочки похожие, падают, кружась, снежинки, и остаётся на земле покрывало, тяжёлое и толстое, - не поднять?
Что за ритуал проводила она в своих неведомых лесных далях, чтобы все это стереть?
Зачем она это сделала?
Йоль смотрит на Гвендолин долго и вязко, и, сам не осознавая этого, подходит к ней, как с самого начала хотел, подняв руку, чтобы коснуться, - и замирает, когда она отступает назад. Пальцы останавливаются в паре сантиметров от её головы.
Улыбка выскакивает на его лицо, чуть запоздав, мягко, ласково изгибает бледные губы. В глазах прячет он искры, пойманные в пламени, облизывавшем йольское полено. Много лет назад.
- Надеюсь, ты расскажешь, о каком проклятьи идет речь, - произносит он, отворачиваясь, и сам поднимается наверх, туда, где по стенам ползут голодные стебли зубаток, соскучившихся по свободе, чтобы надеть сапоги и забрать посох.
При его появлении растения начинают вести себя ещё беспокойнее: так происходит всегда, точно он носит в кармане весеннее солнце, что притягивает их.
Платиновая лоза льнёт к ладони нежным холодом. Спустившись в зал, Йоль протягивает руку сестре, и та, подойдя, обнимает его.
Ты будешь первым мужчиной, который ступит на ту землю за три века, - сообщает она.
Он отвечает успешкой и, прежде чем тяжёлый ворот парной аппарации прижмет их друг к другу, выкручивая, ударяет посохом в пол, запуская все механизмы защиты лавки единым заклинанием, которое отнимает довольно много сил.
Так много, что, оказавшись на месте, он отшатывается от сестры, чувствуя, как вздымается к горлу ледяная тошнота, выплескивая онемение на шею и лицо.
Под ногами хлюпает, Йоль едва не оскальзывается на влажной почве, покрытой талой водой, удерживается за посох, с готовностью врастающий в землю. На то, чтобы осушить поляну, его сил сейчас не хватит, но тропку к холму, где возвышаются камни, к которым устремилась Лис, он может создать. Серебристые вспышки скатываются по платиновой лозе, вытягиваются вереницей огоньков к подножию холма и, всосав воду, лопаются облачками мелких брызг.
- Мама? - Йоль оборачивается на хлопок, убирая от лица липнущие к покрывшейся холодным потом коже волосы, протягивает руку на сей раз ей, чтоб помочь выбраться на тропинку из топи, куда выбросила её аппарация.

Отредактировано Geol von Schellendorff (2021-10-02 14:01:36)

+3

12

Дети уходят наверх, забрать самое необходимое. Гвендолин в это время подходит к окну и выглядывает в переулок, все так же заполнен людьми, прохаживающимися мимо Оверлука с очень важным видом. Статуэтки у входа лавки напротив больше нет. Нет и нежданных гостей, что заявились в ее жилище в Ирландии. 
- Подойдет, - кивает Гвендолин, она знает где расположено капище и знает какие силы там обретаются – те, что помогут одолеть неприятелей, но они же могут и с неё самой стребовать плату за давний долг. Волшебница делается строже, плотнее запахивает свои эмоции к детям в бесчувственный каменный кокон, расправляет плечи. Риск не малый, стоит ли он того - вопрос сложный, однако у неё нет времени искать на него ответ. 
- Как-то не досуг было делать предложения, - отмахивается Гвендолин. Когда на её дом напали, она только и успела, что схватить сумку и, на несколько мгновений ослепив врагов, исчезнуть. Даже пролитую кровь с пола не собрала. Снятие древнего проклятия – жест доброй воли с её стороны. Старая Шифра видимо не считает наказание за её увечья и загубленную жизнь достаточным, иначе проклятие бы уже рассеялось или сделалось слабее. Равновесие не восстановлено, но в силах Гвендолин приблизить этот миг. 
А не выйдет – сделает, что должно. Она не испытывает обычного священного трепета перед смертью, та - лишь часть круговорота, часть жизни как таковой. Матушка-природа одинаково безжалостно дарует и то и другое. И не известно что более жестоко.
Первое, что видит Гвендолин после трансгресии – каменные столбы на вершине холма. Сердце её радуется, она вдыхает полной грудью ароматный воздух, в нем дым и пепел, сладковатый нежный аромат только готовящейся распуститься листвы и талого снега. Только затем замечает топи и воду, хлюпающую под ногами грязь и легкий игривый ветер, тут же запутывающийся в медных прядях волос всех троих.
Место силы – так называют подобные места обычные «академические» волшебники, а на деле это места обитания скоплений духов. Природных и душ умерших здесь друидов. 
- Не недооценивай врага, Эленис, - возражает Гвендолин приподняв полы мантии и юбки над поверхностью воды. Она игнорирует протянутую ей руку сына, выбирается из топей сама. – Этим ты только поможешь ему. 
На тропе она снимает выделанные из мягкой кожи сапоги и ступает дальше босая. Ближе к природе, ближе к духам, ближе к силе.
Оказавшись внутри священного круга она бросает на землю покрытую едва пробившейся травой сапоги и сумку. Осматривается. Здесь они на виду и следует поторопиться. 
В центре волшебница выворачивает содержимое своей сумки, пучки трав, горсти каменьев, порошки, несколько ритуальных ножей, склянки с зельями. Кастует медную чашу и разжигает под ней невидимый огонь. 
Сбрасывает в нее щепоть того, горсть другого, отрывает цветки в засушенных растений. Льет содержимое склянок, срезает у себя прядь волос, бросает в варево, нож протягивает дочери, чтобы сделала то же самое и передала брату. Во время работы молчит, только поглядывает время от времени по сторонам. 
- Нам не их кровь нужна, - под конец тихо рассказывает Гвендолин, - а наша. Проклятие на нашей крови исполнено, поэтому эти люди и охотятся на нас, что мы три последних представителя рода. Если умрут все три носителя, проклятые будут свободны. Я пока не готова умирать, а вы?
По правде она не готова, чтобы её дети умерли, неважно ради какой цели. Гвендолин всю их жизнь стоит на страже их существования и заплатила за них такую цену, которая ни одной из матерей в мире не снилась. 
- Нужна жертва, - волшебница поднимается с колен и подходит ближе к дочери, - что-то живое. – Она вытягивает из волос Эленис кроваво-красный побег зубатки. Тот извивается в пальцах, точно вытащенный из-под земли червяк. Вьется еще сильнее, когда Гвендолин отпускает его над варевом в чаше. Зелье походившее на вяло кипящую грязь окрашивается в черное, и кипит и пенится, словно морские волны в шторм. 
Последний ингредиент – кровь. Всех троих. 
Гвендолин уже второй раз за день надрезает мизинец и позволяет нескольким каплям стечь. Другой нож кладет на земле перед Йолем, третий перед Эленис. 
Когда кровь Флаэрти воссоединяется в чаше – шторм успокаивается, теперь уже красное зелье спокойно, поверхность его гладкая, отражающая небеса. Теперь только Гвендолин выдыхает. Все готово. Она обе руки запускает в раствор не опасаясь ожогов и оставляет метки на всех по очереди камнях. 
- Теперь остается ждать, когда они явятся, - она объясняет детям, - придут – нужно их заманить внутрь круга, а самим выйти, тогда он замкнется. Очень важно, чтобы вы вышли, понятно? Магии все равно на кого действовать, она сотрет в запертых всё наложенное волшебство. – В том числе и то, которое Гвен наложила на Эленис и Йоля. – Ты хотел узнать что за проклятие…
И она рассказывает. Об их роде, стоящем на страже равновесия, о волшебнице Шифре, с которой соседи поступили так жестоко, о проклятии и в чем оно выражается. Не рассказывает только о том что натворила сама, влюбившись по молодости в их отца. 

[nick]Gwendoline Flaherty[/nick][status]...[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/001b/03/35/28/283333.jpg[/icon][lz]<nm><a href="ссылка на анкету">Гвендолин Флаэрти</a>, 51, </nm><lz> ирландская волшебница, хранительница равновесия и своих детей</lz>[/lz]

+3


Вы здесь » HP: Unfettered » сейчас » аnd if you make it out alive, hold that bloody head up high