дата рождения: 21 декабря 1950, 31 год место рождения и проживания: Сордс, графство Фингал, провинция Ленстер, Ирландия; большую часть жизни провёл в Мюнхене, Бавария, Федеративная Республика Германия. В настоящее время проживает в Лондоне, в Косом переулке, в доме, в первом этаже которого расположена его лавка воспоминаний. чистота крови:чистокровный;

лояльность: нейтралитет образование: Дурмштранг, Гласиас, 1973 (1971-72 учебный год пропустил, находясь в академическом отпуске по болезни); занятость:с 1973 по 1975 проходил стажировку в Мюнхенском магическом госпитале, в отделении волшебных вирусов; обладает навыками анализа вирусов и создания вакцин, работает в направлении конструирования новых уникальных инфекций; с 1975 по 1978 работал в Министерстве Магии ФРГ, в бюро патентов на волшебные изобретения; с 1979 по настоящее время владеет лавкой воспоминаний «Overlook» в Косом переулке, Великобритания, Лондон: в этом заведении всем желающим доступно по приемлемым ценам восстановление, объединение и коррекция воспоминаний, а также сопутствующие услуги; также с 1978 по настоящее время держит нелегальный теневой бизнес по скупке и продаже магических вирусов разнообразного действия, продолжает изучать предмет с целью модифицирования штаммов в соответствии с запросами заказчиков; в связи с частыми контактами с различными инфекциями вынужден был хорошо изучить процесс создания вакцин, навык применяет на практике, но вакцины не патентует, поскольку основная цель их создания - обезопасить себя самого, в иммунитете прочих людей он не заинтересован;

артефакты:
* Посох: пихта, перо феникса; обвит виноградной лозой из платины. Вопросами оснащения посоха металлическим бонусом занимался самолично Штефан фон Шеллендорф, преисполненный желания заполучить для фамилии всё самое лучшее и по сходной цене. Если б не отец, Йоль бы и бровью не повёл в ответ на "платина". До тех пор, пока металл не проявил себя в колдовстве, он относился к идее дополнять посох не серьезнее чем к варианту завязать на нём красивый бант или инкрустировать парой самоцветных стекляшек.
* Волшебная палочка: сосна, волос единорога, 13 и три четверти дюйма, хлёсткая. Палочкой пользуется не слишком уверенно, поскольку приобрёл её только по переезде в Великобританию.
* Омут памяти из массива малахита; чаша выполнена из сложного сплава металлов, усиливающего реалистичность: воспоминания, просматриваемые с помощью этого омута, не столь тусклы и полустёрты, как при использовании обычных омутов.

* "Мемориум"- запатентованная в ММ ФРГ машина для работы с воспоминаниями, произведена в единственном экземпляре без права повтора по заказу Йоля, автор пожелал остаться неизвестным (разумеется, пожелал добровольно).

 

* Огромная коллекция воспоминаний, главным образом - воспоминаний о смерти. Тщательно систематизирована. Хранится в зачарованном шкафу, хорошо защищённом от проникновений извне и механических повреждений. Такие же чары охраняют каждый отдельный фиал с воспоминанием.

характеристика“Ты стегай их плетью, пока не порвется плеть – что их кровь тебе, вцепившемуся в поводья? Твои кони научились тебя терпеть, их и смерть твоя теперь стороной обходит. Ты лети вперед, темно - не видать ни зги, только слышно, как безумствует кто-то рядом.

И не думай бояться, верные рысаки
вывезут тебя
из любого ада.”

сильные стороны: * В строго-магическом смысле ничем не выделяется, не обладает ярковыраженными способностями, "середнячок", однако свой потенциал использует практически в полной мере. * Высокообучаем, обладает цепкой памятью, гибким интеллектом, изобретателен, нестандартно (порой крайне нестандартно) мыслит. * Хорошо разбирается в людях, определяет ложь и попытки манипуляций, чувствует неискреннее расположение. Незаметно втереться к нему в доверие невозможно, использовать его без его ведома - тоже. * Отлично подкован в магической корпоративной юриспруденции, прекрасно знает свои права, отстаивает их уверенно и непреклонно, не склонен поддаваться на провокации налоговых органов и прочих бумагомарак, которые так и норовят обобрать честного бизнесмена до нитки. * Одинаково свободно изъясняется на немецком языке и байрише, весьма достойно - на английском; понимает ирландский, как устный, так и письменный (сестра пишет ему по-ирландски, отвечает он по-английски).

слабые стороны: * Слаб здоровьем, впрочем, с возрастом стал более вынослив. * Одержим своей коллекцией и, учуяв приближающуюся смерть, может потерять осторожность и осмотрительность в стремлении заполучить желанное воспоминание. * В целом по жизни движим любопытством и собственным интересом; в пылу энтузиазма склонен к неоправданному риску и может попасть в беду. * Тонкая, бледная, обсыпанная веснушками чувствительная кожа доставляет ему множество неудобств: - под воздействием прямых солнечных лучей обгорает до волдырей в считанные часы, поэтому поздней весной, летом и ранней осенью Йоль не расстаётся с зельем от загара. Бывает, что обгорает в зимние солнечные дни (бесит неимоверно); - любое механическое воздействие чуть значительней лёгкого прикосновения оставляет синяки и кровоподтёки, в связи с чем мазь от гематом его верный спутник вообще круглый год; - в связи с необходимостью часто использовать заклинание перчаток для работы с вирусами всякий раз перед тем, как приступить к работе, наносит на руки специальный крем, предупреждающий сухость кожи: без крема ладони становятся шершавыми как наждачная бумага, что очень его раздражает; - в общем, вынужден использовать десяток зелий, мазей и притирок, которые выглядят более уместными в будуаре красавицы, чем на полке в ванной серьёзного взрослого мужчины; - the last but not the least: умение Йоля сдерживать эмоции так, чтобы они не находили отражения в мимике, нивелируют багровые пятна, покрывающие его лицо и шею в приступах злости, и синюшняя бледность, с которой разливается по коже страх, а также прочие красочные шоу, которые устраивает его симпатическая нервная система под воздействием стресса.

родословная:
Штефан Патрик фон Шеллендорф - отец, чистокровный, высокопоставленный чиновник в Министерстве Магии ФРГ;
Гвендолин Дэрин Флаэрти - мать, чистокровная, общение не поддерживается;
Эленис Гормлайт Флаэрти (до развода родителей фон Шеллендорф) - младшая сестра, поддерживается переписка;
Ирен Мадален Хуберманн фон Шеллендорф - вторая жена отца, чистокровная, автор популярных женских романов для волшебниц-домохозяек;
Маргарета Луиза фон Шеллендорф, Мадален Кэтрин фон Шеллендорф - младшие единокровные сёстры-близнецы, ученицы школы Дурмштранг.

Род баронов фон Шеллендорф иссяк в 1823 году, и фамилия отошла присоединением к фамилии «Бронзарт», дав рождение новой звучной аристократической немецкой фамилии. Так пишут в магловских генеалогических книгах.
Маглам не известно, что в 1794 году у барона фон Шеллендорфа родился ребёнок-волшебник и, выросший, не пожелал оставаться частью магловского мира, а потому ушёл в мир магический, избавив светский мир людей, лишённых магии, от присутствия своего и потомков.
Баронский титул был ему теперь без надобности, посему он спокойно отнёсся к тому, что его передали другим родовитым маглам. А вот часть земель сохранил, для чего пришлось немного нарушить Статут.
Звучание фамилии тоже оставил. Она ему просто нравилась.
Штефан фон Шеллендорф окончил факультет Гласиас и с достоинством вынес из школы на развёрнутых плечах репутацию выдающегося волшебника, умелого организатора и прирождённого лидера.
Брак с ирландской волшебницей был результатом одного из импульсивных его поступков, впрочем, Штефану «хватило ума» избрать невесту из числа чистокровных, тем самым обеспечив достойное будущее своих детей.
Чистокровной Гвендолин в самом деле была, и род её был значительно древнее рода фон Шеллендорф, во всяком случае магической его части. Но вот с детьми как-то сразу не задалось.
Первым родился мальчик - хоть что-то хорошее.
Однако с мальчиком всё было не так.
Во-первых, был он бледен и прямо-таки дьявольски, огненно, ослепительно рыж. И если копна медных локонов Гвендолин выглядела аристократически-волшебно и загадочно в свете магических огней, заливающих бальные залы ирландских чистокровных домов, то на бледной черепушке крошечного мальчонки спутанный рыжий пух выглядел диким наследием лесных язычников, вызывал не к месту и всегда не вовремя ассоциации с древними верованиями и убогим друидским колдовством с его гаданием на внутренностях животных, человеческими жертвами и прогонами скота меж костров.
Во-вторых, он молчал. Не отличался малец крикливостью даже в колыбели, но его тишина вскоре перестала радовать отца, поскольку и в том возрасте, когда нормальные дети уже вовсю щебечут, донимая родителей вопросами или приводя в восторг неожиданными умозаключениями, рыжий сын Гвендолин продолжал молчать. Он молчал, пока его ровесники учили первые стихи и молчал, когда они уже читали первые книги. Не помогали ни колдомедики, ни колдопсихологи, которых в те времена развелось в Ирландии как нерезаных друидами ягнят, не помогали заговоры Гвендолин и обряды, не помогал пряник, не помогал кнут. Молча мальчик принимал объятия и ласку, молча сносил обвинения и побои.
В-третьих, он рос болезненным, малоподвижным и слабым, и его снежная рыжая бледность в шоколадной пороше веснушек приобретала нередко в зиму мертвенную синюшность снега в вечерних сумерках. Всякий раз, когда мальчик вновь погружался в пучины лихорадки, ложащейся бледно-пурпурными пятнами в этот снег, Штефан страшился, что он не переживёт болезни, но сын выкарабкивался раз за разом, хоть и неразличимо было в нём ни крупицы силы.
В-четвёртых, Гвендолин назвала первенца Йолем, ибо родился он в Йоль. Древний друидский род, из которого она происходила, издревле по традиции нарекал младенцев, родившихся в праздник, исключительно именем божества, с этим праздников связанного. В случае нарушения традиции роду грозило быстрое угасание. Штефана Гвендолин уверяла, что провела над мальчиком особенный ритуал, из-за которого он непременно умрёт, если сменить имя. Штефан не верил ей, но в глубине души всё же опасался и, верно, потому в самом деле не изменил имя сына, даже когда увёз его на родину и вымел из его рыжей головы все воспоминания о дикарке-матери и молчунье-сестре.
Да, Штефан не выдержал нервного напряжения и однажды рассорился с Гвендолин в пух и прах, обвинив её в том, что она родила ему двоих ненормальных, дефективных детей - терпение его лопнуло, когда стало ясно, что и дочь, младшая, Эленис, такая же дико-рыжая, как и её брат, но красивая в мать, молчит, хотя ровесницы её давно говорят. В неверно избранной супруге видел Штефан корень всех своих бед и уверял себя в том, что вдали от неё дела пойдут на лад. Он уехал бы один, стряхнув с себя и забыв всё, связанное с ней, но боялся остаться без наследника, ибо ещё в юности, в Дурмштранге, напророчили ему произвести на свет лишь одного сына, но троих дочерей. Болезненная потребность продолжать род фон Шеллендорфов не позволила Штефану отринуть всё, что дала ему Гвендолин. Йоля он забрал с собой.
Штефан убедился в том, что был прав, в первый же вечер в Баварии, когда после сложного и дорогостоящего сеанса у доверенного легилимента фон Шеллендорфов Йоль, избавленный от всех воспоминаний об Ирландии, матери и сестре, заговорил. Поначалу робкий и сдержанный, словарный запас его стремительно расширялся, и спустя несколько месяцев жизни в Мюнхене мальчик уже способен был изъясняться и на байрише, и на чистом немецком красиво и сложно, выражая самые запутанные свои умозаключения, облекая их в неожиданные и эффектные метафоры. Сам процесс произнесения слов, впрочем, всё ещё давался Йолю нелегко, отчего речь его звучала несколько сдавленно и болезненно. Собственно, он по-прежнему говорит так, точно горло его стиснуто в жёстких клещах, утыканных смертоносными шипами.
Первое проявление магии также не заставило себя ждать, и очень скоро фон Шеллендорф-старший застал наследника за беседой с русалкой, протянувшей мальчику руку из-под воды осеннего пруда на опушке Долгого леса, принадлежавшего фон Шеллендорфам с тех пор, как они отделились от мира маглов. Штефан, впрочем, не успел обрадоваться, смертельно испугавшись, и едва оттащил сына от берега, не позволив ему коснуться влажной и склизкой чешуйчатой руки, которая непременно утянула бы его на дно. Ведь известно, как русалкам нравятся рыжие. С тех пор Йолю было строго-настрого запрещено приближаться к пруду.
Началась новая жизнь, в которой у Йоля остался лишь отец - безутешный вдовец, разбитый потерей горячо любимой красавицы-жены, нашедшей последний приют в земле Ирландии. О матери мальчик помнил смутно, сестра была вытерта из воспоминаний полностью. Вместе с матерью и сестрой Штефан стёр веснушки, первые из которых появились ещё в пять лет, а ко времени переезда усыпали всё тело Йоля земляной взвесью с головы до пят: выписав специальное зелье, он методично втирал его в кожу мальчика, (сначала сам, а затем приучил его управляться самостоятельно) и на несколько лет избавил внешность сына от такого неаристократичного дефекта, неприятно напоминавшего ему о веснушках Гвендолин, которые он сам когда-то сравнивал с шоколадной крошкой на сладком освежающем пломбире молочной кожи.

---

В девять лет Йоль отправился в Дурмштранг и, как и прежде его отцу, в пещере под Елевой горой ему открылся проход в левый рукав, приведший его в дом Гласиас.
В школе он особенно не выделялся, по первости присматриваясь к однокурсникам, запоминая их, развлекаясь тем, что анализировал их поступки и составлял психологические портреты, пытаясь вычислить закономерности и предугадать реакции на последующие события. Иногда провоцировал реакции сам, но чаще просто наблюдал, а к третьему курсу постепенно и незаметно влился в коллектив и стал его неотъемлемой частью. Йоля всё ещё считали странным и диковатым, многих пугала его манера общения - лишённый чувства личного пространства, он, заинтересовавшись собеседником, старался оказаться к нему как можно ближе, беззастенчиво рассматривал, ощупывая костюм, волосы и даже касаясь лица, точно пытаясь впитать в себя человека целиком, без остатка. Однако, Йоль довольно быстро понял, что людям не по душе такое пристальное внимание, и по возможности держал себя в руках. Постепенно он понял, что люди чувствуют себя спокойнее и увереннее в компании тех, кто похож на них, и начал ненавязчиво копировать окружающих: перенимать у собеседников жесты, позы, мимику, вносить незаметные изменения в интонации и тембральную окраску голоса. Со временем однокурсники приняли его и даже в каком-то смысле полюбили. У Йоля появилась своя компания, в которой ему доверяли секреты, делились чаяниями и чувствами, советовались по вопросам отношений (которые он замечательно анализировал, раскладывая по полочкам мотивы и побуждения), обсуждали девушек, связи с которыми были в школе табуированы, но в мире фантазий запретам поддаться не могли. Учился он ровно, не был лучшим на курсе, но «середнячков» уверенно обгонял, особенно заметные успехи демонстрируя в чарах и тёмных искусствах. Штефан старался по возможности стимулировать сына доступными ему способами, вознаграждая за отличные оценки, журя за средние, наказывая за низкие, регулярно напоминая о том, как важно образование и какие большие надежды возлагает на Йоля весь род фон Шеллендорф, ни единого представителя которого, кроме отца, Йоль в глаза не видел и, раз уж на то пошло, видеть не хотел. Учился он не ради отца, не ради рода фон Шеллендорф, не ради оценок, а исключительно из собственного интереса. Интерес был основным и самым важным аргументом для Йоля в любом вопросе и любом начинании. За то, что не было интересно, и браться не стоило.
За год до выпуска случилось событие, перекроившее жизнь Йоля, едва не распоров по основному шву, не смяв и не уничтожив окончательно и бесповоротно. На каникулах он подхватил какую-то редкую болезнь, которая проявилась лишь по приезде в школу и поначалу выглядела не опаснее обыкновенного гриппа. Однако, время шло, привычные зелья улучшений не давали, клиническая картина становилась всё более пугающей, лихорадка, едва отступив, возвращалась, грозя сжечь юношу буквально дотла, наволочки окрасились багрянцем от донимавшего его мучительного кровавого кашля, на шее появились чёрные пятна и принялись расползаться щупальцами к лицу и ключицам. Веснушки, проступившие на коже, не получавшей зелья, что так долго их прятало, усиливали гнетущее впечатление, напоминая запекшуюся кровь, забрызгавшую всё тело. Колдомедики школы, сбившись с ног, отчаявшись, но не добившись ни малейшего улучшения, вызвали господина фон Шеллендорфа-старшего и вручили ему Йоля, уверенные, что сдают умирающего сына вдовцу, который в скором времени лишится вслед за женой и единственного ребёнка.
Но Йоль выжил. Спустя почти год он вернулся в Дурмштранг, такой же бледный и рыжий. Быть может, лишь чуточку более странный. Неизвестно доподлинно, к кому обращался за помощью Штефан, но он отыскал колдомедиков, которые смогли удержать на этом свете его наследника, вытянуть его из бездны за рыжие волосы и не дать ускользнуть навеки во мрак небытия.
Для Йоля пережитый опыт стал настоящим сломом, из тех, что не становятся целым, каким клеем ни смажь, какими нитками ни зашей. Простояв столько долгих дней и ночей на краю пропасти, заглянув в глаза смерти и ощутив стылое её дыхание на лице, едва не выкашляв собственные лёгкие и пройдя через судороги агонии, он остался так впечатлён... что хотел пережить это ещё раз.
Но умирать окончательно - не хотел.
Ещё год учёбы предстоял ему в школе, в новом коллективе (болезнь отбросила его на год назад и студенты курсом младше стали теперь его одноклассниками), в котором он так и не смог стать своим, да и не пытался. Мысли его были заняты впечатлениями о почти пережитой смерти, к воспоминаниям о которой он возвращался раз за разом. И, несмотря на то, что эти картины он воскрешал в сознании так часто и с такой пытливой въедливостью в отношении деталей, они неумолимо мертвели с каждым месяцем. Оставаясь столь же яркими и подробными, воспоминания утрачивали нечто необъяснимое, какой-то загадочный компонент, без которого превращались в ярко раскрашенную болванку вроде маленьких поездов, что едут по маленьким рельсам в игрушечных магазинах и выпускают из труб дым, и стучат колёсами, но не становятся настоящими. Мёртвые, мёртвые, невсамделишные.
Йоля этот необратимый процесс повергал в отчаяние. Усугубляли ситуацию странные сны, которые начал он видеть в бреду и которые не исчезли после выздоровления. Незнакомая страна, покрытая зелёными лесами, и рыжеволосая девушка на усыпанном цветами лугу являлись ему по ночам. Девушка говорила на неизвестном ему языке, который во сне он без труда понимал - ничего удивительного, такое часто бывает в сновидениях. Удивительно было то, что девушка приходила снова и снова, он даже привык к ней, почти привязался и уже ждал её появления, и волновался с утра после ночей, в которые она не являлась ему или тех, в которые не запомнил снов. Чем она была? Пророчеством? Воспоминанием? Просто навязчивой грёзой? Ему ещё предстояло это узнать.
А пока он окончил школу с хорошим, твёрдым, хоть и не блестящим аттестатом. И поступил на стажировку в магический госпиталь Мюнхена.

---

Йоль не хотел быть колдомедиком. Медицинские заклинания по большей части не вызывали у него яркого интереса, да и лекарственные зелья тоже . Ему и так приходилось использовать очень много зелий в связи с особенностями кожи (от зелья, стиравшего веснушки, решил отказаться, не видя в них больше ничего постыдного, принимая как часть себя, ту часть, которую уже смог отыскать), но ничто не занимало его сильней, чем поиски себя в неумолимо теряющих объём воспоминаниях о неслучившейся смерти. А где он оказался бы ближе к смерти, чем в госпитале? Где оказался бы ближе к пережитой болезни, чем в отделении волшебных вирусов?
Кроме вирусов, интерес к изучению которых Йоль обнаружил довольно быстро, в госпитале было немало любопытных личностей, как среди персонала, так и среди пациентов. Когда однажды, на исходе первого года его стажировки, в отделении оказался тяжело больной волшебник, заражённый инфекцией, очень похожей на ту, что перенёс сам Йоль, его интерес возрос резко, точно пламя костра, залитого ведром керосина, дохнул прямо в лицо, опаляя рыжие брови его и ресницы. Хотел ли он помочь бедняге, протянуть руку, как однажды протянули ему, и вытащить его из бездны, в которую он уже почти падал?
Нет, не хотел. Ему и в голову не пришло.
С любопытством и жадным вниманием Йоль наблюдал измученного кровавым кашлем и лихорадкой пациента, ожидая его смерти.
Ожидая момента, когда он сможет забрать его воспоминание, чтобы заменить им своё собственное, успевшее уже совершенно истереться и истрепаться, окончательно потеряв объём. Даже слив его в омут памяти, самый лучший, сделанный на заказ у французского мастера, Йоль не смог добиться былой вещественности свежего впечатления. Но теперь у него появился шанс. И как прежде он не догадался, что может забрать воспоминание другого человека?
Больше всего Йоль был обеспокоен вопросом, получится ли заполучить воспоминание вовремя. Ему хотелось сохранить впечатление как можно более полным, вместившим все оттенки чувств и образов внетелесного опыта предсмертных переживаний. Но можно ли забрать воспоминание после смерти?
Йоль зарылся в книги. Время поджимало, парень был совсем плох и вот-вот должен был испустить дух. Уже едва не придя в отчаяние в осознании, что ничего не сможет сделать и надо красть воспоминание в том виде, в каком есть, не рискуя лишиться даже его, он практически случайно наткнулся на заклинание - спешно нацарапанное на форзаце одной из штудируемых в больничной библиотеке книг.
Он усиленно тренировал формулу все оставшиеся дни, испытывая перманентный страх, что никакие тренировки не помогут изучить заклинание, которое невозможно опробовать на практике. Опыт обучения в Дурмштранге и особенное интуитивное чувство подсказывали Йолю, что он взялся за тёмную магию серьёзного порядка, но он был уже буквально одержим своей идеей и пошёл бы даже на непростительное волшебство.
Применять непростительные не пришлось. Больной благополучно испустил дух аккурат в дежурство Йоля и, оставшись с телом наедине, как и требовало заклинание, не позднее чем через семь минут после смерти, он применил-таки на практике усердно вызубренную формулу.
И подставил серебряной струе, протянувшейся к кончику его палочки от холодеющего виска, сжимаемый в трясущихся от волнения пальцах хрустальный фиал.
Он едва дождался окончания смены, аппарировал домой, не сняв халата и больничных туфель, и чуть не свернул шею, споткнувшись о табурет, когда бросился к Омуту памяти (хотя обыкновенно был точен во всех своих движениях и жестах и крайне редко задевал мебель, спотыкался или оскальзывался). Воспоминание было великолепно. Оно было просто восхитительно. Йоль ощупывал, вдыхал, слушал, разглядывал его точно драгоценность в зеркальном блеске, точно благородное вино на просвет хрустального бокала, поворачивая так и эдак, проживая раз за разом, и к утру он едва стоял на ногах: шутка ли, умереть с десяток раз и остаться в живых.
Это воспоминание положило начало его коллекции. Поначалу Йоль пополнял её нечасто и робко, осторожничая, аккуратно подбираясь к тяжело больным, к умирающим. По всему госпиталю он раскинул свои невидимые, невесомые сети, точно огромный и жуткий рыжий паук, и терпеливо ждал, пока одна из нитей затрепещет, приглашая его к трапезе. Так запах крови привлекает фестралов, так её вкус в воде влечёт хищных акул. Больше всего его по-прежнему интересовали вирусы и инфекции, но, если выпадала такая возможность, он не брезговал и другими смертями. Постепенно осмелев, спустя год стажировки Йоль решился немного помочь человеку, балансировавшему на краю.
Помочь ему упасть, разумеется. А сам был, конечно, рядом, чтобы забрать никому уже не нужное воспоминание о ещё одной смерти. Никому не нужное, кроме Йоля.
Коллекция его росла и ширилась, начали формироваться вкусы и предпочтения, он систематизировал свою коллекцию и давно уже не бежал, спотыкаясь, к Омуту памяти, но смаковал чужие смерти по вечерам в одиночестве, точно ценитель дорогого алкоголя. Новое увлечение нашло отражение и в его внешности: Йоль не казался уже ожившим мертвецом, холодным, молчаливым и диким, каким пришёл в госпиталь. Он стал общительнее и доброжелательнее, как будто разрумянился и потеплел, и в нём проявилось специфическое обаяние, способность подбирать ключики к сердцам разных людей, вызывать улыбки и даже смех. Он не стал душой компании, весельчаком и балагуром, но начал вновь нравиться людям, как когда-то в Дурмштранге.
Время шло. Рыжеволосая девушка продолжала приходить к нему во сне, стажировка подходила к концу, и пора было выбрать специальность и либо продолжать углублённое изучение колдомедицины, либо искать другой путь. Отец тем временем женился во второй раз и обзавёлся двумя младенцами, однако его интереса к карьере наследника это не убавило.
Сделав из немногочисленных бесед вывод, что сын не видит себя в медицине, Штефан предложил устроить его в Министерство Магии. Йоль согласился. У него зрела идея.

---

Устроился он в бюро патентов на волшебные изобретения, справедливо полагая, что это наиболее привлекательное в смысле поисков всего самого интересного место в Министерстве Магии. После Отдела Тайн, разумеется, но для Отдела Тайн Йоль был недостаточно квалифицирован, да и вообще столь тесное взаимодействие с законом и порядком вгоняло его в чёрную тоску, лишь замаячив на горизонте.
Он продолжал изучение вирусов, помогая с исследованиями бывшим коллегам, иногда по их просьбе, иногда - без оной, иногда - прикрывая чей-нибудь зад. Йоль, благодаря связям отца и его безупречной репутации, имел чуть больше возможностей нарушать закон, чем большинство его знакомых. Он умел пользоваться своим положением.
Им нравилось пользоваться его умением.
Бюро патентов не было популярно у особенно подозрительных и въедливых слуг закона, никто не следил за фон Шеллендорфом-младшим с излишним рвением, всем было достаточно репутации его отца. А вот он следил: за коллегами, за начальством и главным образом за изобретателями, оформляющими патенты. Он знал, что среди них непременно найдётся талантливый товарищ, нечистый на руку, который ради того, чтобы обезопасить себя от проблем с законом, согласится выполнить... небольшую просьбу.
Артефактор-изобретатель нашёлся. Просьбу он счёл весьма себе большой. Да что там, у него глаза были что твои блюдца и сам он приобрёл забавное сходство с совой, услышав идею Йоля. Но господин заместитель начальника бюро патентов - к тому времени Йоль продвинулся по служебной лестнице, - посмотрел на него красноречиво и со всей возможной вежливостью заверил, что проблемы, с которыми артефактор столкнётся, отказавшись выполнить просьбу, будут в самом деле большими. Такими большими, что просьба покажется ему пустячком.
Йоль хотел обзавестись устройством для работы с воспоминаниями и сновидениями. Не каким-нибудь там Омутом памяти, нет, Омут - вчерашний день. Фон Шеллендорф-младший нуждался в механизме, в самом деле годном на то чтобы работать с воспоминаниями. Восстанавливать. Реконструировать. Корректировать. И самое главное - анализировать подлинность. Настоящее воспоминание, ложное, сон или вовсе пророчество - что это? Машина должна была давать ответ.
Ошибки следовало минимизировать.
Мастер уверял, что 60% точности ответа - предел его возможностей.
Йоль понимающе улыбнулся, участливо сжимая в ладонях его руку. А затем с той же улыбкой сообщил, что отныне у мастера осталось ровно двенадцать дней на то, чтобы довести заказ до ума и создать машину, вероятность ошибок при работе которой не будет превышать двух процентов. В самом крайнем случае - семи. Ни процентом больше.
Если же заказ не будет готов, господину артефактору придётся попрощаться. С господином заместителем начальника патентного бюро. Но сначала - со своими волосами. Зубами. Ногтями. И кожей напоследок. Это чудо современной магической вирусологии. Просто чудо.
И вы тоже способны на чудо, мастер. Я в вас верю.
Чудо свершилось. Машина была готова в срок.
Мастер получил свой патент, за которым пришёл. Получил и отводы по всем статьям, по которым ему грозила тюрьма.
Патента на машину он не получил, как и права повторить её.
Он также получил заверения Йоля, что он более чем доволен заказом и непременно обратится ещё раз, когда ему понадобится нечто столь же эксклюзивное.
Мастер не смог выдавить улыбку.
Йоль улыбался во весь рот.
Он узнал, что за девочка снилась ему по ночам. Узнал, что отец выпотрошил его память, перекроил её, изуродовал, вытер бесследно родную сестру и заставил помнить о смерти матери.
Что ж, едва ли яблочко далеко укатилось от яблоньки. Во всяком случае, гораздо менее далеко, чем Йоль предполагал прежде. Он разом стряхнул с себя лохмотья стыда и вины перед отцом, справедливо рассудив, что после такого имеет право обманывать отца и пользоваться его связями и репутацией впредь, и даже отколоть нечто куда более серьёзное и отвратительное, если будет нужда.
Он нашёл Эленис, написал ей и получил ответ очень быстро.
«Здравствуй, Йоль, - ответила сестра, - Наконец-то ты написал, я давно жду твоего письма.»
Она тоже видела его во сне, но, в отличие от брата, Эленис знала, с кем встречается по ночам.
Переписку с сестрой Йоль фон Шеллендорф поддерживает по сей день, сообщая ей почти обо всём, что происходит с ним, и в ответ получает письма, в подробностях рисующие жизнь Эленис Флаэрти. Но они не виделись. Всё ещё ни разу не виделись. Им достаточно встреч во сне.

---

Загадка рыжеволосой девушки были раскрыта, пора было выходить на собственный путь, который Йоль, похоже, нащупал. За годы в патентном бюро он не потерял навыков работы с вирусами и даже улучшил их и развил. У него появились первые клиенты - люди, которым нужны были эти невидимые палачи. Подсаженный неугодному человеку смертельный вирус давал возможность совершить поистине идеальное убийство. Недоказуемое, неотслеживаемое, неподсудное. Смерть от естественных причин, ведь так это называется? За неумеренную плату (тут уж извините, товар совершенно эксклюзивный, не нравится мой, идите к другому вирусологу) Йоль готов предоставить пробирку с такой смертью для личных целей своих клиентов. Ему безразлично, кого вы заразите, можете заразить сами себя, если вам угодно, но учтите: вирус сработает лишь один раз и уже не передастся от носителя кому-то ещё,не хватало ещё дать начало эпидемии. Но он готов предоставить весомую скидку, в случае, если вы добудете для него воспоминание жертвы о смерти. Он даже любезно расскажет и покажет, как это сделать. Единственное необходимое и необсуждаемое условие сделки - клятва о неразглашении личностей Заказчика и Исполнителя, подобная непреложному обету (но всё же несколько менее травматичная для сторон).
Постепенно (и довольно быстро) сеть его расширилась за рубеж, а чуть позже он вдруг осознал, что гораздо больше клиентов имеет в Великобритании, нежели на родине. Ничто не держало его в Мюнхене и на переезд Йоль решился спонтанно.
В незнакомой стране такому некрасивому, хоть и фактически не нарушающему закон бизнесу требовалось прикрытие, и фон Шеллендорф очень легко его придумал: пригодилась машина, созданная для него пожелавшим остаться неизвестным мастером. Он открыл в Косом переулке лавку воспоминаний под многозначительным названием Overlook, где оказывал людям услуги по коррекции и восстановлению воспоминаний, снов и пророчеств. Всё было легально и чисто, со всеми лицензиями и разрешениями. Немало раз к нему обращались госслужащие, обычно из Отдела Тайн - для работы с пророчествами. К сожалению, они стирали ему память обо всём, что в пророчествах говорилось, но кто сказал, что у Мемориума не было функции восстановления информации, обработанной с его помощью? То-то же.

❖ ХАРАКТЕРНЫЕ ЧЕРТЫ ВНЕШНОСТИ

Ослепительно рыж, смертельно бледен, чудовищно конопат, выстужающе синеглаз - всё в неестественной, непропорциональной превосходной степени. Броская внешность взгляд не только притягивает, но и удерживает надолго, намагниченная пропитавшим его безумием.
Беззастенчивое раскованное безумие, жадное и внимательное до безумий чужих, воском вплавилось в резкие черты его лица, проросло через гуттаперчево гибкое тело, пронизало чуткие ловкие пальцы. Безумие сквозит в каждом отточенно-точном жесте его, в каждом змеино-грациозном движении, из каждого взгляда скалится многообещающе. Безумие его устрашает и завораживает, в облике Йоля безумия даже больше, чем в его голове, но как измерить его, как доказать? Оно ведь и не всем очевидно, а для таких людей Йоль - само очарование: он чуток, вежлив и обходителен, улыбчив и обезоруживающе, подкупающе искренен. Улыбка, к слову, меняет его лицо порой до неузнаваемости, вытирая точно ластиком из черт всё их резкое, всё дикое, хищное, страшное, всё, безумием отдающее.

Рост выше среднего, худощав, чрезвычайно гибок и грациозен, великолепно владеет своим телом: быстро бегает, уверенно плавает, хорошо танцует; жесты выразительны и точны.
В силу природной контрастности внешности одевается неброско, неярко и даже скучно, в противном случае выглядит как безумный попугай. Хотя всякое случается.

❖ ДОПОЛНИТЕЛЬНО

* Благосклонно принимает шутки, связанные с его именем, избежать которых просто невозможно. Сам нередко вворачивает что-нибудь на эту тему, к примеру, использует выражение «Йольский кот знает, но мне не сказал».
* По преданиям, в ночь Йоля Великая Богиня-Мать рождает младенца, которому предстоит стать Солнечным Богом. Он умирает каждый Самайн, но на Йоль возрождается вновь. ©
В самом ли деле друидские корни Йоля и традиции, соблюдённые его матерью при выборе имени, дают о себе знать, или это просто совпадение, но в Самайн он становится особенно жаден до смерти и обращается к разным экземплярам своей коллекции по несколько раз каждый вечер.
* Высокая тактильная чувствительность; ткани для одежды подбирает натуральные и мягкие, чтобы избежать раздражения на коже и общих неприятных ощущений.
* Несмотря на то, что в строгом смысле не является кинестетиком, очень много информации и впечатлений получает через прикосновения, постоянно ощупывает всё и всех; вообще в общении бывает крайне нетактичен, игнорирует понятие личного пространства, подходит к собеседнику очень близко, ощупывает одежду, волосы, может и к лицу прикасаться (эту свою черту знает и старается контролировать, но, испытывая к человеку большой интерес, забывается).
* Как ни странно, болевой порог высокий, высокая чувствительность кожи распределяется в иных спектрах; чувство боли воспринимает в некоторых случаях даже приятным, например, если тянут за волосы; любит тушить свечи пальцами.
* Использует Мемориум не только для работы, но и для анализа собственных воспоминаний, чаще всего - о беседах с вызывающими любопытство или подозрения людьми. Пересматривает по несколько раз, вслушиваясь в интонации собеседника и анализируя его слова.
* Йоль в достаточной мере социопатичен, во многом его коммуникативная компетенция - результат анализа и сознательных тренировок, но он знаком с чувством вины, совести, стыда, привязанности, просто с некоторыми из них - весьма поверхностно; не злой, не злопамятный, в целом крайне редко испытывает резко окрашенные негативные чувства к людям; отходчив.
* Не обладая развитыми социальными реакциями, тем не менее зачастую не производит впечатления отчуждённого, равнодушного человека, поскольку общение его практически полностью строится на ненавязчивом отзеркаливании собеседника, его настроения, взгляда на мир и даже манеры шутить.
* Голос точно приглушённый или придушенный, часто звучит с усилием, будто говорить ему физически тяжело, однако интонации, распределённые в неожиданно широком диапазоне от визгливого фальцета до гулкого баса, завораживают.
* Продаёт весьма успешно, но манера подачи товара несколько отличается от привычной рекламной, - она «честная»: он не тратит время на захлёбывающиеся от восторга перечисления преимуществ товара, он называет их сухо и лаконично, не допуская даже возможности того, что потенциальный клиент откажется от покупки и уйдёт к конкуренту. Конкурентов не существует, поскольку услуги и товары тех, кто претендует на это название, ни в какое сравнение не идут с тем, что предлагает Оверлук. У вас просто нет выбора, альтернатив не существует, это именно то, что вы искали.
* Отношения с отцом ровные, на них не оказало влияния то, что узнал Йоль о стёртой из его памяти сестре и «смерти» матери, во всяком случае с виду. Штефан вообще не в курсе, что сыну всё известно, однако наверняка догадывается, зная о том, чем Йоль зарабатывает на жизнь.
Уже около пяти лет Штефан намекает сыну на то, что ему пора уже задуматься о женитьбе и наследниках рода, с каждым годом намёки всё тяжелее и непрозрачнее. Пока что Йолю, не заинтересованному в браке, удаётся игнорировать их.
* Боггарт обычно принимает вид пустой комнаты без окон - вероятно, таким образом призрак выражает отсутствие всякого интереса и направления в жизни;
* В зеркале Еиналеж скорее всего увидел бы просто своё отражение.

о вас
планы на игру, пожелания: Я как обычно за любой кипиш и голодовки не боюсь.
в случае ухода: отправляйте на родину. Но вы ж знаете, что я так просто не уйду.
связь: стучите, и вам откроют.
пример игры:

+

Приближался конец зимы, изменившей жизнь Баварии навсегда. Со времени воцарения Геллерта Гриндевальда и водворения его со свитой под изящные своды Нойшванштайна не минуло ещё и пары месяцев, посему народ в Мюнхене был взбудоражен сверх меры. Йоль прекрасно понимал одуревших от количества и качества новой информации маглов, но вот избыточная ажитация волшебников мало-помалу начинала его раздражать. Ситуация усугублялась тем, что выказывать раздражение в его привычки не входило, зато входило - поддерживать настроение собеседника, сочувствовать и проявлять участие. Впрочем, контраст между его личным отношением к происходящему и реакцией некоторых особенно эмоциональных соседей был столь разителен, что поддерживать и сопереживать Йоль быстро устал и начал ненавязчиво и мягко возражать, остужая пыл собеседников. Затем перешёл к давлению логикой. И в конце концов дошёл до саркастических улыбок и выворачивания доводов наизнанку, что в итоге отвадило от него магов-паникеров, ожидавших со дня на день визита самолично Императора с голубым факелом и пожара, что обратит Мюнхен горсткой пепла.
- Даже Париж остался цел, херр Шнайдер, - рассмеялся он вслед последнему визитеру, выходя на улицу, - А он Гриндевальду не принадлежит. К чему бы ему сжигать свои собственные территории?
Шнайдер оглянулся через плечо в попытке испепелить взглядом недостаточно бдительного соседа, не преуспел и хлопнул с досадой дверью своей сапожной мастерской.
Шеллендорф философски вздохнул, поежился на февральском сыром ветру и, отхлебнув глинтвейна, которым угощал Шнайдера, из прихваченной с собой кружки, приветливо помахал рукой осторожно крадущемуся вдоль улицы маглу.
Маглов было видно издалека. Нельзя было даже сказать конкретно, что выдавало их: взгляд, одежда или манера держаться, - их выдавало все. Они просачивались в магические кварталы подобно воде, неуклонно пробивающей себе путь сквозь самый неподатливый грунт. Едва вода осознала, что может течь, она потекла, и остановить её ни у кого и никогда уже не будет возможности. Час, когда маглы будут ходить по Фихтенштрассе свободно и уверенно, теперь непременно наступит, вопрос лишь в том, как скоро. Препятствием этому может послужить разве что новый завоеватель со своими представлениями о Статуте.
Грядущее засилие маглов часть жителей магических кварталов пугало, некоторых вводило практически в исступление. Йоль относился к нему индиффирентно.
- Если люди будут платить золотом, не все ли равно, умеют они колдовать или нет? - пожал он плечами, наблюдая за тем, как Рейден - бармен Жар-Птицы, которую подсказали Йолю недавно и в которую он очень быстро пристрастился заглядывать раз в неделю, а иногда и чаще, готовит очередное зелье, по обыкновению на вид необыкновенное. На вкус и - особенно - по действию оно обещало быть не хуже.
- Главное, чтобы один из них не решил однажды забрать себе твое золото, - хмыкнув, поднял глаза японец, - В мире маглов грабежи - явление куда более распространённое, чем в нашем. Волшебники предпочитают нарушать закон... более изощренным способом.
Новый вирус, кстати говоря, обладал огромным потенциалом, требующим тщательного изучения.
Продать один из первых образцов было, пожалуй, ошибкой. Конечно, штамм как нельзя лучше соответствовал требованиям взыскательного покупателя, это и сбило Шеллендорфа с толку. Но спустя два дня, проводя тесты образца из первой очереди, он наткнулся на нечто подозрительное и теперь был сам не свой, если это выражение могло быть применимо к его уравновешенной натуре.
В Жар-Птицу он пришёл чтобы немного ослабить узел незримого галстука обстоятельств, затянувшегося излишне туго на его шее. Подозрения требовали проверки, и он все равно ничего точно не мог узнать до следующего утра.
А значит, пришла пора отвлечься и выпить что-нибудь поинтереснее глинтвейна.
Ввалившись в двери бара с улицы, затканной метельной колючей шерстью, Йоль привычно зашагал к стойке, разматывая шарф, в тепле моментально намокший от начавшего таять облепившего его снега. Комья сыпались на пол, тёмные кляксы расплывались вокруг белесых быстро исчезающих холмиков.
- Да-да, - покивал Йоль, предупреждая замечание Рейдена, - Надо было применить защитные чары. Но когда я заметил, что на улице так метёт, было уже поздно. Меня замело по макушку, - он улыбнулся, пальцами прочесывая волосы, между прядями которых путались крошечные капли растаявших снежинок, - Рейден, дружище... - и осекся, осознав, что за стойкой стоит вовсе не Рейден.
- Доброго вечера, - вежливо поздоровался Йоль, продолжая улыбаться, и зарылся в память в поисках информации о том, кто кроме Рейдена мог стоять за стойкой Жар-Птицы, машинально вновь зарываясь в волосы.
Баром владел человек по фамилии Вайс.
Вайс занимался какими-то другими важными делами и появлялся здесь редко, раз в неделю отпуская Рейдена на выходной.
Слухи о Вайсе ходили разные, по большей части рисовали они его не слишком лицеприятно - все больше как личность сложную, жёсткую и тяжёлую точно старый заскорузлый башмак, пролежавший с год на дне лесного болота.
- Херр Вайс, полагаю?