дата рождения: 31 августа 1953 года место рождения и проживания: г. Муром, РСФСР | г. Москва, РСФСР — но сейчас работает в Лондоне; чистота крови: магглорожденная;

лояльность: нейтралитет образование: Колдовстворец, Хорс’72 занятость: оперативник ЧК МОР | личный помощник Александра Соколова;

артефакты:   магическое кольцо из титана с изумрудом; сквозное магической зеркальце связи МОРа; плетеная игрушка ворона с якутскими знаками, представляющая собой оберег от кошмаров. В Союзе использует больше артефактов (например, собственноручно изготовленные значки комсомола, после активации подавляющие магию в радиусе четырех-пяти метров), но без регистрации их опасно провозить в Британию.

характеристика“ ты как вода, ты всегда принимаешь форму того, с кем ты;
с кем ты сейчас, кто верит сегодня своему отраженью в прозрачной воде твоих глаз? ”

сильные стороны: Боевая чародейка, хороша в дуэлях и знает кучу способов свернуть человека в бараний рог с магией и без, а также как спасти себя от проклятий и от физических атак. Перемещения тоже входят в число достоинств. Анимаг: на ходу обращается в снегиря с ярким «мужским» оперением, может долго поддерживать облик для слежки, но в итоге может перенимать птичьи повадки после продолжительной засады. Отличается любовью к преобразованию стали и металлов. Скрывающие и поисковые чары освоила в МОРе, но не считает своей сильной стороной. Неплохо запоминает теорию. В классах освоила английский, на практике применяла редко. Зато знает несколько языков жестов;

слабые стороны: Все, что касается врачевания, не дается Мирославе, что она считает главным упущением: может убить человека, но не может спасти. Не способна к импровизации, если это не бой, поэтому даже если она что-то очень хорошо знает и заранее выучила, то может запнуться на месте, коль что-то идет не по сценарию. Не уверена в себе, нерешительна, боится ошибиться, из-за чего делает еще больше ошибок. Быстро забывает то, что нужно знать для проформы. Ужасно летает на метле, прекрасно с нее падает. Животные ее ненавидят, хотя она их очень любит;

родословная: Владлена Щукина (Тимирязева) — мать, 50 лет, маггл, работает на заводе имени Орджоникидзе в Муроме, имеет нарушение слуха. Ирина Тимирязева (Огарева) — бабка, 68 лет, маггл, считает себя ведуньей, на пенсии живет в пригороде Мурома. Михаил Щукин — отец, маггл, в возрасте 36 лет был расстрелян за участие в массовых беспорядках в Муроме в 1961 году.

О том, что люди могут быть из стали, Мирослава знает с самого детства. От ее отца пахнет железом, все его лицо перемазано чем-то черным, что веснушек не видно, и сквозь эту грязь проступает его широкая улыбка. Он самый сильный: может поднять ее над собой и надо всем миром, чтобы она увидела закат над Окой. Мама напротив — тонкая, хрупкая, разговаривает своими длинными пальцами, вычерчивая в воздухе слова и смыслы. Но и она стальная — она приносит на своей одежде блестящую стружку, которую Слава гоняет по небольшой квартире.

Стружка крутится в пыли, ловит лучи света, а потом изгибается в руках девочки и обращается кольцом, которое можно привязать на ниточку. Бабка следит за ней мудрыми глазами и говорит, что чаровница растет, как будто уже когда-то видела в своей жизни нечто подобное. Угадывает она по рукам да по жестам, что ждет человека: сильно колдовать для этого не нужно было, все в городе с мозолями от рождения или пылью покрыты от сухих бумаг, слепой бы различил. Но бабка говорит, что ее мама знала когда-то белого офицера, заставлявшего сирень цвести посреди зимы и чинившего взмахом руки старый шкаф.

Мама Миры теми же взмахами рук объясняет, что все это враки, а про белых офицеров так и совсем только молчать. Но визит человека с уральским говором накануне шестидесятого года только предсказать можно было — бабка ухмыляется только не по времени старыми губами. Магия, говорят, живет в ней, да наружу рвется, нужной ей научиться подчинять ее. Отец говорит, что она даже в школу еще не пошла, куда ей, только читать по слогам и умеет да рисовать на стенах.

Слава, правда, не помнит тех лет. Магия появилась сразу же, всегда с ней была. Кажется, будто даже дома все об этом знали, просто никогда не поднимали вопрос. В городе всегда играли в эту игру, когда все знают, но ничего не говорят. Может, так и с колдовством было? Письмо под елкой пахнет разложенными по деревянным коробкам апельсинами. Самое настоящее, совсем не магическое, но которое можно самой прочитать. А потом до невозможности долго ждать, когда же придет летний зной, когда она утром поедет на электричке до Канаша, съест с бабушкой по пирожку, запив кефиром, оттуда в Свердловск на плацкарте, с верхней койки наблюдая за тем, как сменяются попутчики, угощающие девочку карамельками. В Свердловске они еще день гуляют, по библиотечным книжкам высматривая улицы и дома. До Качканара им нужна еще одна пересадка.

Ждет тебя дорога дальняя.

Насколько дальняя, Слава даже не сразу понимает. Только когда черноглазой Алае, с которой они идут в паре, мастера залечивают разорвавшиеся мозоли. И это при том, что Алая умеет «говорить» с природой, когда для Славы более живы станки отцовские, нежели побережье Оки или густые леса.  И все равно она идет, покусывая полные губы и помогая Алае нести немногочисленные вещи: там больше всяких игрушек, чем чего-то действительно необходимого. «Обереги это», — с хитрым прищуром отвечает Алая и идет следом. Она из семьи шаманов, давно знала, кем станет, и идет к Колдовстворцу с упрямством барана, задавая темп и для Славы. Подруга расшифровывает для нее же одинаковые символы, возникшие у их кроватей.

Пухлая Слава и высокая Алая. Идеальный пример для насмешек. Славе обидно до слез — она никогда не знала жестокости коллектива, только отдельных забияк со двора, у которых не было бабушек, чтобы присматривать за ними. И она не понимает этого витающего в воздухе чувства соперничества. Очень быстро она находит способ от этого спрятаться — бить и быстро бегать.

Дома она с благодарностью обнимает родителей и бабушку, которые отмечают, как она выросла, как много узнала и как они по ней скучали — дорога для обычной девочки домой длинна. Но приезжает она в жестокое лето: на улице погромы, дороги перекрыты брошенными автобусами, а милиция даже не показывается. Завод стоит, и мама остается дома. Папы нет. Бабушка тихо бормочет в своей комнате то ли молитвы, то ли проклятья. Ночью Слава смотрит в окно, пытаясь увидеть на подъездной дорожке папу, но видит только машины военных, приближающихся к центру города.

Папу расстреливают на излете августа. Мама и бабушка ей ничего не рассказывают, но Слава как-то понимает, что папы больше нет. Когда она станет старше, то поймет, как именно он умер, но возвращаясь в Колдовстворец, она думает, что ей нужно быть сильнее. Ей снятся кошмары всю осень, и она каждый раз будит свою соседку, топая из спальни в гостиную, чтобы успокоиться. Алая дарит ей ворона, которого сделала ее мама. «Он склюет все твои кошмары». Слава хочется быть таким же талисманом для своей мамы.

Слава бойко участвует в конкуренции за место под солнцем, хотя не совсем понимает, что именно ее ожидает на финише. Магия дается ей в руке как котенок — пускай котята как раз и не очень ее любят, — она видит слова в жестах, видит ласковые приветствия мамы и неудачные шутки папы, видит жестокость в проклятьях и спасение в защитных чарах. Мастер по боевой магии берется за нее еще до начала выборов электива.

У нее не так много друзей, большинство с других факультетов, большинство не разделяет ее увлечения боем и трансфигурацией металлов. В дуэльном клубе все так или иначе друг для друга соперники, да и девушек не так много. Ее зовут «богатыршей». Слава старается носить юбки, платья и украшения, с трудом подходящие ее кольцу, сделанному из сурового титана. Она влюбляется, но никогда не рассказывает об этом. Кроме Алаи мало кто знает, как много усилий она прикладывает, чтобы иметь хорошие оценки, как нервничает она перед каждым экзаменом, как боится ошибиться и напортачить. Мастер Сафин говорит, что Славе по силам справиться с некоторыми преподавателями, но ей боязно выйти на арену. Мастер становится ей хорошим другом, то и дело выдергивающим ее на страшные сражения самой с собой, делится с ней своей философией боя и настаивает на знакомстве с одним из преподавателей МОРа.

О Чрезвычайном Комитете Магической охраны и расследований Слава не думает. Это нечто святое — туда попадают только лучшие и самые благонадежные. Нельзя быть просто сильным, надо уметь показать хитрость, сообразительность и находчивость. Нужно пройти собеседования и выдержать испытания. Может ли она это сделать?

«Можешь», — говорит моровец, готовящий новичков и пожелавший, чтобы она называла его просто Олег. Славе семнадцать, она пытается сделать из значков комсомола подавители магии, оправдать надежды Мастера Сафина и не забыть привезти с турнира в Ленинграде маме шаль. Ее беззаветная влюбленность в Олега висит камнем на шее, обещающем утянуть ее на дно, но на деле только дает ей крылья. Он восхищенно рассматривает значки, которые она приносит ему после выпуска.

В МОРе все пахнет старостью. В МОРе нет высоких залов и старых коридоров Колдовстворца. В МОРе для боев нет арены, только полигоны. В душных классах проходят занятия, а в маленькой столовой кормят чем-то странным. С мамой и бабушкой Слава теперь видится чаще — из Москвы в Муром попасть гораздо проще, когда ты можешь воспользоваться единственным камином в старом музее, а потом аппарировать прямо в квартиру.

Глупо думать, что снегири появляются только зимой. В этом Слава убеждается, когда на занятиях спрашивают анимагов. Она считает, что ее вид — плохая маскировка, но буквально из тренировочных залов ее начинает вызывать на операции, где она долго сидит напротив окон, перелетая с места на место, от кормушки к кормушки, наблюдая за жизнью абсолютно чужих ей людей. Она понимает, почему птицы прилетают только зимой — в такой холод хочется завернуться в дубленку, желательно, чужую. Но ее небольшая квартира, спрятанная в старом доме магическим расширением, полнится лишь кружками друзей, иной раз заскакивающими на огонек, а на гостевом диване спит только Алая, столь редко наезжающая из Сибири. Олег, конечно, ею гордится как лучшей ученицей, но совсем точно не любит. Честно говоря, Слава не знает, почему так сильно из-за этого переживает.

Она просит у начальства каких-нибудь боевых заданий, она хочет задерживать темных магов или внедряться в группировки, ей нужно почувствовать себя полезной МОРу. Нехотя ей дают командировку в глубокую тундру, где, как они подозревают, маги промышляют продажей чародейства простокам, а то и вовсе раскрывают секреты. В снежной пустыне выслеживать кого-то тяжело, но довольно быстро они находят и шаманов, и улики против них.

«По щучьему веленью, да по моровскому хотенью», — сплевывает кровь в снег Алая, когда ее связывают чарами. Слава стоит напротив мертвенно бледная, не веря своим глазам. Вся шаманская семья отправляется под суд, лишь младшая сестра Алайи спасается, будучи в Колдовстворце и не ведая о том, чем именно занимается семья. Олег в Москве говорит, что начальство довольно Мирой, что мало кто сможет так хладнокровно пойти против друзей, что теперь ей могут дать допуск к более серьезным делам. Но его похвала никак не помогает ей восстановиться. Алаю могут приговорить к казни. Алаю и всю ее семью. Ворон, оставшийся со Славой после школы, смотрит на нее от кровати с укором.

Той же зимой ей говорят, что есть еще одна миссия, которую ей могут доверить. Она больше о слежке, но есть все шансы, что придется вступить в бой. И для этого нужен столь верный МОРу человек — дело будет в Британии. Есть чистокровная семья, за которой была слежка, но оперативник исчез. Нужно понять, что с ним произошло, а также проследить, чтобы находящееся под надзором семейство не совершило недопустимых действий. Какие действия считаются недопустимыми? Мы вам сообщим.

Миру представляют Соколову как компромисс с разрешением на выезд к Ассоциации. Мира подтягивает английский, говорит маме, что не сможет некоторое время приезжать в гости, что не сможет писать, что все будет хорошо и пусть они с бабушкой берегут себя.

о вас
планы на игру, пожелания: узнать получше Британию, накосячить на работе, попасть в какую-то авантюру, вернуться в СССР и понять, что была игрушкой режима, сердце разбито, любимые люди ненавидят и пойти насаждать справедливость везде.
в случае ухода: если вдруг впишусь куда-то, то можно потом использовать, ну а нет – забыть, как будто ее и не было.
связь: к личным сообщениям подключена почта с уведомлениями.
пример игры:

+

Рассчитывать на теплый прием не приходится, а носить розовые очки получается только в самые пасмурные дни. Но сегодня-то день начинался хорошо и новости у Кохрейн были хорошие. И не нужно себя уговаривать терпеть, быть веселой, искать новые поводы для этого. Все и без того прекрасно. Но компания однокурсников смотрит либо мимо нее — тот же Лютик, — либо в упор, разбирая ее внешний вид на составляющие одним взглядом. Лиф вытирает рукавом кончик носа и смотрит на темное пятно, которое остается на одежде.
— Это легко можно свести заклятьем. Все легко оттирается, если применить заклятье, в этом и плюсы магии, — кому только она это объясняет? Для нее это чудо, что можно не возиться с порошком или ждать, когда Кэрри будет загружать прачечную в подвале фермы. А для других это совершенно обычное дело.
Как, наверное, и вырастающие в сентябре лютики, которые достойны разве что комментария «милые».
— Они не просто милые, они волшебные! Сколько нужно сил и упорства, чтобы преодолеть течение природы и взойти тогда, когда солнечный день сокращается. И даже если посадить их в лучший грунт, очень много будет зависеть от обычных семян, — Кохрейн пустилась бы в долгое путешествие по академическим словарям и энциклопедиям, с радостью отвечая на реплику Берри, если бы только ее не прервали на первом шаге к вдохновению. Рыжая осекается и напряженно следит за Мерлином, который намеренно говорит то, что нужно произносить шепотом, слишком громко. Это звучит и как «отвяжись», и как «дурында», и как то, что действительно произносит подросток, оставаясь по-детски жестоким. Так не ведут себя даже близнецы Симмонсы, которых не так давно приняли под опеку Поунты.
— То, что семена оказались семенами лютиков, — чистая случайность! — бойко выпаливает Лиф, теперь уже прижимая к себе кружку с небольшими цветами. Да как они вообще… Да что… Объемный словарный запас Кохрейн надрывается и высыпает на землю все лучшие ответы, которые она могла бы заготовить заранее, но прокрутить в своей голове и произнесет вслух позже. Она только открывает и закрывает рот, переводя взгляд с Мерлина на Одри. Когда она смотрит на Берри, то растерянность сменяется мольбой. Ну пусть хоть он им что-то скажет.
И он, как назло, говорит. Не совсем так, как хотелось, но общий посыл сохранен. Только вот по пути значение его фразы обрастает жестокостью и обращает его в такого же засранца, как и его друзья. Лиф просто зла не хватает. В ней и нет зла совсем, но здесь нужно уколоть, чтобы проткнуть эту насмешливую завесу, которая буквально душит ее в обществе школьников.
— Да ну, а каждый раз, когда профессор зельеварения говорит «Мерлиновы панталоны», она вздыхает не по великому чародею, — сжимая в кулак свободную руку, пытается отбиться Кохрейн, но выходит плохо. Даже глупее, чем у мальчишек, которые обмениваются глупыми и низкими шутками о матерях, которые у них есть!  Им нужно рассказать о том, как тяжело живется с людьми, которые даже не поделились с тобой фамилией. Им нужно рассказать о том, как тяжело заводить друзей, спрашивая у них «мы ведь точно друзья? именно друзья? в полном смысле этого слова?» Потому что кажется чем-то невероятным — называть кого-то другом, прямо как в книгах, ведь в реальности никто не уделяет в речи места такому обращению, как «друг».
Для заноз в заднице не существует лимита.
— Сколько раз ты это уже повторил, Берри? — по-детски раздраженно интересуется у однокурсника Кохрейн. Ее как будто грязью обмазали. Сама по себе грязь — ничто, она и сейчас засыхает на джинсовом комбинезоне, но когда на тебя ее выливают намеренно… С особой грацией… Как будто не он с ней в библиотеке разбирал строение индейского круга, когда еще всем были доступны эти занятия. Это ведь так стыдно — просто нормально общаться. С другими это почему-то не стыдно, хотя Лиф прекрасно понимает, почему. — Тебя уже все поверили.
Хочется показать язык, но получается только кисло сморщится, заявляя всему свету о том, что ей тоже ни капли не хочется проводить свое свободное время в обществе студента Вампуса. Но то, что она спешила показать ему плоды трудов своих, назад уже не отмотать и не сбросить вину на предсказание хорошего дня после общения с настоящим придурком.
— Оскорбительно носить такое же имя, что и у этих прекрасных цветов. Да, сорняков! Но открытых солнцу и всем, кто его видит. Они даже тем, кто их топчет, улыбаются в последний раз. Но яда у тебя явно больше, чем у них.
Становится легче дышать. Ком в горле рассыпается на язвительные замечания, пока руки цепляются за горшок. Он словно центр Вселенной, постоянная, вокруг которой все строится, ветер, который заставляет легкие снова двигаться. Но явно не покачивающиеся вместе с Лиф цветки виноваты в ее словах. Причины же ее взгляд, который мог бы превратить Лютика в лягушку при большом желании, лежат на поверхности.