дата рождения: 15 января 1949, 33 года; место рождения и проживания: Великобритания, Лондон; чистота крови: полукровка;

лояльность: Министерство Магии; образование: Хогвартс, Рейвенкло'67; занятость: аврор, отдел магического правопорядка;

артефакты: 
- волшебная палочка: английский дуб, волос единорога, 11 дюймов, несгибаемая.
- постоянный зарегистрированный порт-ключ: ведёт в дом за городом, где когда-то жил Эдгар. С тех пор дом принадлежит Амелии, и почти не используется. Воспринимается Амелией как постоянный план отхода. Порт-ключ может перенести сразу же троих: параноидальная Амелия зачаровала его специально, чтобы при необходимости можно было бежать из дома с матерью и Сьюзен. Носится на шее, на тонкой цепочке и имеет вид католического крестика. Активируется прикосновением и кодовым словом.

характеристика“who cares if one more light goes out”

сильные стороны: - Умеет вызывать телесного говорящего патронуса - этому навыку её научил брат, которого, в свою очередь, заклинанию телесного патронуса учил Альбус Дамблдор для коммуникации между членами Ордена Феникса. Форма патронуса - сокол. - Сильный окклюмент и легилимент. Училась этим навыкам непосредственно с попадания в ударный отряд в паре с Эдгаром. Ранее использовала и то, и другое для того, чтобы повысить уровень своей работы - и уровень взаимопонимания партнёра. Сейчас - поддерживает навыки на должном уровне, всё больше не использует без особой надобности и наружу не выволакивает. - Амелия - хороша в заклинаниях. На своём году обучения она была любимицей преподавателя защиты от Тёмных Искусств, который, в свою очередь, свёл её по знакомствам с правильными людьми в Министерстве, которые вовремя заметили её потенциал в академии при аврорате. - На начальном уровне обладает знаниями целительских заклинаний: таких хватит для того, чтобы транспортировать пострадавшего в безопасное место и чтобы облегчить ему боль. - Умеет аппарировать и зачаровывать одноразовые и многоразовые порт-ключи.

слабые стороны: - Амелия, на самом деле, глубоко несчастна. Как бы сильно она ни зашивалась в работе, как бы отчётливо не демонстрировала свой опасный трудоголизм и перфекционизм, всё это Амелия делает сугубо из-за неполноценности в семейном плане. Никто и никогда не удерживал её от того, чтобы свою боль и неприязнь Мели выплёскивала непосредственно таким путем. - Не может покинуть страну из-за недееспособной, убитой горем матери, которой обязана по гроб жизни. - Строга к вопросам протоколов. Амелия всегда, вообще всегда всё делает по правилам. И упаси Мерлин поставить её во главе отряда, строгости Боунс в вопросах правильности действий не занимать. Часто делает всем остальным мозги по поводу протоколов, и оттого многими недолюбливается. Впрочем, Боунс несильно распространяется о том, что у неё нет выбора: в прошлом репрессированная по причине причастности брата к Ордену Феникса, ей необходимо делать всё по протоколу.

родословная:
- Максвелл Боунс - отец, полукровка, погиб от драконьей оспы.
- Серафина Боунс - мать, полукровка, жива.
- Эдгар Боунс - брат-близнец, полукровка, убит во время войны.
- Джорджия Боунс - супруга Эдгара, невестка, полукровка, убита во время войны.
- Хезер Боунс - племянница, дочь Эдгара и Джорджии Боунс, полукровка, убита во время войны. 
- Льюис Боунс - племянник, сын Эдгара и Джорджии Боунс, полукровка, убита во время войны.
- младший Боунс - младший брат, полукровка, исчез.
- миссис Боунс - супруга младшего Боунса, невестка, полукровка, исчезла.
- Сьюзен Боунс - племянница, дочь младшего Боунса и полукровка, жива, под опекой Амелии Боунс.

В доме у Боунсов всегда шумно.

На семейной фотографии их много: бабушки и дедушки, дяди и тёти, Серафина и Максвелл, целующиеся с двумя свёртками на руках. Позже на место этой фотографии встанет ещё одна: Амелия и Эдгар строят друг другу рожицы, ставят рога и дурачатся. Серафина и Максвелл ждут ещё одного ребёнка. Их семья пускает корни, обосновывается в этом своём особом мире в домике в Лондоне, и их дом — их крепость, — всегда полон детского смеха, плача, визгов, шипения раздражённого кота. Их дом — очевидно, сумасшедший, — открыт дверями для всех, кого только можно. Серафина — печёт пироги, Максвелл — в деловой мантии с иголочки, потому что в Министерстве всегда необходимо выглядеть опрятно. Их семья со стороны — представители той самой "мечты", о которой пишут книги. Их семья — если смотреть изнутри, что-то значительно более глубокое, чем просто "мечта". Их взаимоотношения — про корни и про привязанность.

Амелия и Эдгар были долгожданными детьми, родившимися довольно поздно — так уж вышло, что личной трагедией Серафины были долгие неудачные попытки забеременеть. И так же вышло, что плодотворный, полный любви и искреннего обожания её брак с Максвеллом дал жизнь её трём детям. Амелия — лучится улыбкой, Боунс улыбается так, что Серафина утверждает, мол, такой улыбкой обязательно нужно делиться со всем остальным светом. Серафина ещё не знает, что вскоре Амелия перестанет улыбаться вообще. Они с братом растут во дворе, дёргая кошек за хвосты и зная, что они — волшебники, в судорожном предвкушении ожидая того самого момента, когда случится оно — волшебство.

— Мели, Мели, Мели, все грозы отгремели!

Неудивительно, что когда на втором этаже в их общей с Эдгаром спальне вдруг раздаётся острый хлопок, похожий на гром, сбегается вся семья. У Боунсов - спокойствие, Амелия и Эдгар, повздорив на совершенно банальной почве, устроили в комнате дождь. Пусть лучше дождь, чем развалившийся под фундамент дом.

У Амелии - какая-то своя особенная привязанность к брату появляется тогда, когда распределяющая шляпа отправляет их на разные факультеты. Под гордым вороновым знаменем, Амелия думает, что теперь всё будет иначе - и так и есть, потому что Эдгару было суждено остаться под красно-золотым флагом львиного факультета. С каждым курсом они видятся всё реже. Но на Рождество, всё ещё подначивают друг друга. Амелия уже тогда понимает: её привязанность явно сильнее всех возможных. Амелия со своим братом всегда - не разлей вода. Вот только спустя семь лет обучения они оба смотрят по-разному: Амелия серьёзнее, с откровенно читающимся в глазах вызовом. Эдгар - с усмешкой. "Расслабься, Мели".

В доме у Боунсов — стоит предпраздничный гам.

Эдгар женится сразу же после выпуска. Амелия поправляет ему галстук со всей серьёзностью, и, правда, жутко ревнует, но не говорит об этом вслух. Она долго присматривается к Джорджи: знает, что этот дурак крутил с ней роман курса так с пятого, до середины седьмого скрывая от родителей сам факт того, что в его жизни появилась девушка. Амелия рада за своего брата. Амелия любит своего брата, а теперь ей придётся полюбить и его жену, появляющуюся в доме Боунсов в белом платье, когда Эдгар переносит её через порог.

Они оба - работают в Министерстве. Аврорат для Амелии был детской мечтой, а Эдгар всегда был её лучшим компаньоном. Но, как же так вышло, что работая в паре, защищая спину своего собственного брата, Амелия не заметила самого главного. Не заметила, когда в его глазах зажёгся опасный огонь, огонь революции, который сжёг его дотла. Она думает, мол, это из-за семьи: Джорджи родила двоих, и Эдгар, приходивший в щенячий восторг от отцовства, должно быть, уходит с работы раньше из-за семьи. Амелия слишком поздно замечает, что природа того пламени - острая блажь. Он всегда казался ей разумным. Он всегда казался тем, кто не станет

За несколько месяцев до своей смерти Эдгар учит Амелию вызывать телесного патронуса - просит, не использовать без надобности, просит, что сам пришлёт - своего серебристого сокола, если понадобится. Просит не спрашивать, откуда. Скрывает что-то. Будто бы знал. Будто бы догадывался, что скоро - конец. У Амелии патронус тоже - птица. Тоже - сокол. И будто бы отражение погибшего брата.

В доме у Боунсов — траур.

Первым политически репрессированным был Максвелл. Затем — Амелия. Амелии, честно, уже всё равно. Она не может похоронить собственного брата. Министерство - поганый змеюшник, который всегда казался ей крепостью, старающейся разнять не желающие угомониться две стороны баррикад, оказался куда проще. Проще - вышвырнуть с работы её отца. Проще - вышвырнуть с работы её саму, обвинив в халатности. Ещё бы. Она ведь столько времени работала бок о бок с активистом-оппозиционером. Амелии - всё равно, у неё сухо во рту во слёз, и её разрывает, когда они, все в чёрном, хоронят пустой гроб и три полных. С телами жены и детей.

Амелии приходится заново строить свою жизнь. У неё нет работы и нет ничего, что могло бы заставить её снова жить. Жизнь летит в тартарары, когда Максвелл тяжело заболевает.

В доме у Боунсов тихо поскрипывает кресло-качалка.

Серафина — выглядит уставшей, и всё больше гнездится в своём любимом кресле-качалке на втором этаже. Вяжет, старый кот устал гонять по полу клубки: он уютно сопит в корзинке с пряжей. Амелии не позволяет совесть уйти. С тех пор, как в своей постели тяжело почил Максвелл, Серафина сама не своя. Она всё чаще молчит, реже выходит на улицу, и только вяжет дрожащими пальцами, будто бы стараясь под этим тремором скрыть свой тихий траур. Амелия знает. Мама плачет по ночам.

Боунсы всегда держались друг за друга. А теперь их почти не осталось. Война - забрала почти всё. И когда она кончилась, мироздание будто бы с насмешкой решило вернуть хоть что-то.

Письмо от Аластора Грюма, официально оформленное, с предложением. "Рад уведомить, что Министерство Магии пересмотрело протоколы, касающиеся вашей семьи. Жду вас, мисс Боунс".

В доме у Боунсов — тишина.

Теперь, когда беззаконие едва ли не стало законом, сопротивление становится долгом, Амелия возвращается в Министерство, чтобы начать всё заново. Все те вершины, которых она успела добиться до смерти Эдгара - уже ничто. Она снова всё тот же простой аврор. Но она всё ещё может побороться за своё будущее.

В этой тишине опустевшего дома у Амелии на руках спит ребёнок.

Её брат и его жена однажды просто не вернулись с работы. Амелия - слишком устала. Этот огонь революции сжёг и её тоже. Амелия выбирает в тридцать три года седые волосы из гривы русых и укачивает единственную оставшуюся живой племянницу, у которой режутся зубы. Проходит год, а их - всё ещё нет.

В доме у Боунсов больше нечего рушить. Эта война уже разрушила всё, что могла.

о вас
планы на игру, пожелания: почухать политическую часть, врыться с головой в возобновление целостной деятельности аврората Министерства, добиться карьерных высот и заманать кого-нибудь бюрократией.
в случае ухода: продолжать задействовать в сюжете с учётом описанного положения дел в плане семейства Боунсов.
связь:

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

пример игры:

+

«Духи».

Всё должно было пойти не так.

«Всё должно было пойти не так», — в очередной раз думает Найрин, приваливая не дышащего человека к металлической холодной стене: термозаряд прошил его насквозь, прошёл через живот навылет, и Кандрос, пусть и вколола ему несколько шприцов панацелина, пока волокла за собой, но было уже слишком поздно. Найрин сглатывает, шумно, когда трёхпалая твёрдая рука касается чужих век — закрывает. Она — ошиблась. А платят другие.

План был прекрасен — стравить и без того ходящие по краю ножа банды таким образом, чтобы они уничтожили сами себя. Найрин, несмотря на всю свою находчивость, несмотря на военную турианскую подготовку, всё же — одинокий вольный стрелок, который при всём усилии воли не может противостоять дюжине заряженных пушек. План должен был сработать: Найрин обдумала всё, буквально всё, кроме того, где этот план родился. Они все — на Омеге. На Омеге — где единственное правило подчёркивает единственно важное имя во всей туманности. Они на Омеге, где всякой жизни — грош цена, если на кону стоит контрабандный груз с красным песком, который магическим образом оказался под угрозой саботажного захвата «Кровавой стаей», несмотря на то, что принадлежность такого драгоценного товара — касается «Синих светил». Она на Омеге, где стычки проходят каждый день, на завтрак, обед и ужин. И где сейчас ходуном ходит металлический пол от разрывных патронов, где по линии импровизированного фронта, по ожидаемому плану Найрин с неожидаемыми последствиями, закусились две шайки, как бродячие варрены на помойке.

Найрин допустила ошибку там, где повесила собственный кодекс чести на других наёмников.

Справедливости ради, она — ничего не могла сделать, когда «Синие светила» взвели оружие и начали огонь. Она так же ничего не смогла бы сделать, останься там: но у неё всё ещё в висках вместе с кровью пульсировала мысль, виноватая. Всё та же, впрочем. Найрин неслась вверх тенью, опасной и хищной, словно большая дикая кошка, натыкаясь на представителей местных элитарных сливок, чувствует благой мат в свою сторону, но понимает: остановить подобное безумие может только один человек. Вернее, азари.

Найрин в ужасе наблюдала то, как разборки превратились в настоящее кровавое месиво, и в таком же холодном ужасе пребывала всё время, пока лифт стремглав летел к верхним уровням.

«Дерьмо, дерьмо, дерьмо, резвее!»

Вместе со срывающимся дыханием Найрин силится заткнуть этот внезапный, — хотя, нет, вполне ожидаемый, ведь именно это чувствуют те, по чьей непосредственной вине гибнут другие? — острый приступ вины, голос своей совести, очнувшейся в неподходящий момент, когда турианские мандибулы выщёлкивали с каждым шагом упрямый ритм, словно вращающиеся в голове у Найрин шестерёнки — каждую секунду каждой минуты Кандрос судорожно соображала, что именно выкладывать местной пиратской королеве, а что — всё же лучше оставить при себе. «Эй, Ариа! Меня угнетает этот ваш преступный строй, я решила стравить главную силу станции между собой, потому что они давят мне на эго!»

Найрин влетает в место, где всегда шумит музыка, и не обращает внимания ни на крутящихся у шестов танцовщиц, ни на играющую огнями светомузыку, у неё одна цель — и полное отсутствие препятствий. Уже на лестничном повороте турианец — один из личных охранников Арии, обращает на Найрин своё внимание, Кандрос, как ни удивительно, всё равно. Упрямая, твёрдолобая, в будущем, вероятно, мёртвая из-за своего идеализма, Найрин переступает границу незримого охраняемого личного пространства самой королевы, но ей плевать. Одёргивающие «стоять!» и «эй!» действуют на Найрин только тогда, когда доходит до взведённого со стороны наёмников оружия — Кандрос машинально выбрасывает руку с пистолетом вверх, твёрдо держа на мушке ближайшую цель.

— Горячий приём, — по-туриански холодное выражение лица сохранилось и сейчас, когда одна рука Найрин сжимала в своих пальцах пистолет, направленный батарианцу между глаз. И когда ещё три турианца по разным углам импровизированного королевского помоста взвели оружие, нацелив ей на голову. Найрин хорошо понимала: сейчас она не просто в меньшинстве, при любом неправильном движении никто из этой стаи ручных собак не побрезгует тем, чтобы размозжить ей черепушку. И всё же, переведя взгляд с батарианца, на котором она держала прицел, Найрин заглянула в выразительное фиолетовое лицо, вздёрнув подбородок. Зелёные кошачьи глаза хищно, опасно сверкнули.

Найрин — не то что бы плотно знакома с Арией, но этой азари хватило красноречия в том, чтобы убедить Кандрос в собственном авторитете — пока. По различным стечениям обстоятельств, Найрин была чересчур упрямой турианкой, со своими железобетонными принципами — теперь стоит проверить принципы Арии на прочность. Смотрит она — прямо, будто бы с равной, не поглаживая призывно крючок пистолета, не пытаясь выпендриться перед личной охраной королевы. Найрин уже имела дело с азари. Они всё — как одна — хитры и манипулятивны. Должно быть, долговременность жизни не пошла этим созданиям на пользу, раз уж так.

И всё же, Ариа.

Кто, как не сама Омега, могла прекратить творящуюся на нижних уровнях станции, кровавую резню?

— Но пока твоя свита демонстрирует просто верх своих аристократических манер, — щелчок мандибул, — «Синие светила» и «Кровавая стая» перестреляют в своих распрях половину района Дору. Если не весь. Сукины дети, не поделили свои сраные куличики из красного песка.