HP: Unfettered |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » HP: Unfettered » маховик времени » в одной единственной лодке
в одной единственной лодке
Elisey Sokolov и Miroslava Shchukina
угрюмый Лондон торопит вновь, и ждёт позади Москва,
я снова здесь, посреди зимы. в тумане те острова.
Лондон, Косая Аллея, Кафе-мороженое Флориана Фортескью, 14 февраля 1982-го года
коротко о том, как не надо шифроваться, когда на волоске висит серьезная международная операция и благосостояние одной чистокровной семьи.
Елисей в замешательстве стоял перед конфетно-розовой витриной господина Фортескью и, несмотря на стылый февральский ветер, никак не решался зайти внутрь. Стекло напоминало ему тонкую гладь кристальной карамели, за которой на изящных точенных стендах красовались серебристые и хрустальные креманки с шариками мороженного, выставленными как произведения искусства. Вензеля на аккуратных карточках обещали совершенно невозможные вещи, сбивающие с толку не хуже, чем вычурно девичий тон заведения.
Он никогда не отмечал День Всех Влюбленных - в Союзе такого праздника, как и в целом традиции публично выражать свои чувства, не существовало. Не сказать, что это сильно расстраивало волшебника. В вымеренной дистанции и холодном этикете было что-то безопасное, ограждающее его от косых взглядов и стирающее границы личного одиночества, равняя с одиночеством общества. Но Лондон жил по другим правилам, быть может, как и весь остальной мир.
Косую Аллею охватил цветочный ажиотаж с привкусом сливочной тянучки и сладких духов, обернутый в подарочные ленты. Это чувство, как неумолимая близость весны, приятно щекотало ноздри и невольно приподнимало уголки губ. Елисей обернулся, выставляя воротник пальто оборонительной стойкой, и улыбнулся прохожей ведьме, прижимавшей к груди букет ирисов - незнакомка ответила улыбкой и поправила выбившийся локон. Ей шла эта улыбка, как шли и алая мантия и туфельки-лодочки, совершенно не пригодные для брусчатки аллеи и вечерних заморозков, и шляпка с кокетливой вуалью.
- Нервничаете? - журчащий ручеёк английской речи струился весенней капелью. Волшебник несколько раз моргнул, а затем спрятал ладони поглубже в карманы пальто.
- Простите? - за последние два месяца его произношение значительно улучшилось, однако Елисей все еще смущался, когда приходилось говорить с носителями языка и на молочных вах щеках проступал клубничный румянец. Девушка рассмеялась, кивнув за плечо волшебника и, проследив за движением взглядом, Соколов сам не смог сдержать смеха. Четырнадцатое февраля, потерянный молодой человек у витрины кафе-мороженного, битый час топчущийся на пороге и заглядывающий внутрь сквозь стекло, в то время как там внутри разве что яблоку не было где упасть - так много девушек ждали своих единственных и неповторимых.
- В такой день крайне неприлично опаздывать на свидание, - с мягкостью произнесла незнакомка, - тем более, если вы без цветов. Вот, держите.
И не успел он и слова произнести, как волшебница вынула волшебную палочку и приманила из своего букета три ириса, протягивая их юноше. В её смеющимся взгляде отражалась вся атмосфера вечера - пленительные черничные сумерки, сдобренные россыпью маслянистых огней и влагой прошедшего недавно дождя.
- Нет, вы ошиблись, - попытался было оправдаться мужчина, но красавицы уже и след простыл. В память о ней остались цветы и эхо дверного колокольчика. Елисей обернулся и увидел, как девушка садится за столик к галантному джентельмену в серой мантии. Что-то дрогнуло в груди. Не то, чтобы он рассчитывал на знакомство или вовсе хотел оказаться на месте этого мужчины, нет. Но эта неловкая сцена коснулась его мыслей с нежностью, как беличья кисть. И он сказал в сумрак улицы. Тихо, едва ли на одном дыхании.
- Я просто думал взять мороженное для сестры.
Но правда заключалась в том, что Соколов не знал, как Саша к этому отнесётся. С тех пор, как её помолвка была расторгнута в одностороннем порядке и жизнь значительно усложнилась превратностями лунных фаз, предсказать её настроения стало задачей не из легких. Все годы, что они провели бок о бок, теперь как свежая картина маслом после небрежного взмаха руки - общий мотив остался, но детали смазаны, краски смешаны и все не на своих местах. Что раньше приносило радость, сейчас же могло довести до слёз. Прежние улыбки оборачивались оскалом, шутки уже не казались смешными. А потом все вновь возвращалось на круги.
С женщинами, по наблюдению Елисея, всегда было не просто. С Сашей же непросто было вдвойне.
Куда безопаснее и разумнее было посмотреть в пасть голодного дракона, нежели чем противостояь её характеру.
Мороженное могло бы сестру порадовать, особенно в такой день. Вот, например - волшебник приблизился к витрине и опустил взгляд на креманку с лимонными шариками - "роса первых крокусов". Соколов не понимал, что это за вкус, но интуитивно чувствовал, что он мог бы понравиться. Напомнил бы о доме и той весне, когда они вместе с Алексеем отправились на вершину Ключевской ловить звёзды. Воспоминание родило теплую улыбку, отбрасывая глубоко назад, в те дни, когда жизнь была проще и небо казалось ясней. Он даже не сразу заметил, что кто-то энергично дергает его за рукав, требуя обратить на себя внимание.
- О, - лицо в веснушках, как в крошке шоколадной, и непослушные вихры медных волос, точно еще один призрак прошлого. Елисей нахмурился, пытаясь подцепить на крючок имя, но память отказывалась в сотрудничестве - вместо этого в голове были крокусы и искристая пудра снега на горных пиках, - простите?
Он даже не сразу понял, что девушка обращается к нему на русском. Только когда в отблеске фонаря сверкнул камень на перстне, калейдоскоп сложился в привычный узор. Лицо волшебника вытянулось и что-то внутри резко оборвалось, затвердев гранитным камнем. Судорога прошлась по мышцам, будто трансфигурируя их в заведенные пружины.
Соколов был далеко не в том положении, чтобы радоваться соотечественнику. Он уже давно отвык верить в счастливые случайности.
- Татьяна, подождите. Вы можете говорить медленней? Я за вами не успеваю, откуда...
[indent]— Знаешь, дышать сложно, — говорит она ворону, лежащему бочком на идеально убранной постели в ее номере. Ворон, как и полагается игрушке, молчит. И все равно кажется, что он смотрит на чудом уместившуюся в новеньком кресле с ногами хозяйку, с опаской поглядывающую на него из-за голых веснушчатых колен. Ее сильный голос и правда как будто уходит вглубь тела, на последних слогах скатываясь в гортань. Вместе со стуком сердца, бьющего в барабанные перепонки, можно услышать, как слова стучат по стенкам. До панической атаки не доходит.
[indent]Это конец. Она не может заставить себя выйти из номера, или перевернуть зеркальце, лежащее на тумбе, или сделать хоть что-то полезное, чтобы выбраться из этой ямы. Но сначала надо научиться дышать, только вот не получается. А значит, это конец. Выбравшись из кресла, Слава шмыгает носом и вытирает влагу под глазами. Она плакала? Вообще ей плакать нельзя, потому что каждый раз, когда ее со слезами находили где-то в коридорах ЧК, то отчитывали как практикантку.
[indent]Смешно. Можно пятью жестами пусть кровь человеку, а можно потом стоять из-за этого в углу возле пыльного фикуса. Все можно, ничто ведь не запрещено, пока ты выполняешь должностные инструкции в лучшем виде, но это стыдно. На нее не смотрели, она была просто тенью, и это давило еще больше, потому что она никогда не поверит, что без оперенья «зимней» птицы она может быть незаметной.
[indent]Глаза бегают по записям в блокноте: Соколов был в последние разы в местах, где слишком много людей, не отследить его общение, а в Лондоне сложно опознавать людей. Удается только запоминать. Да, нужно вспомнить всех, кто был до этого. Слава массирует виски, то ли успокаиваясь, то ли пробуждая память на подкорке. Хорошо, Косая Аллея. Они там были, когда только приехали, и представитель Министерства решил, что будет неплохо познакомиться с одной из главных торговых улиц. Слава не назвала бы это «торговой», потому то она видела настоящие торги, когда тебя готовы за руки утащить вглубь рынка. Там были магазины. Кафе. Банк. Конторы. Все очень нужное, местами интересное, но в итоге они нигде не остановились.
[indent]— Вряд ли там что-то найдется, правильно? — она снова смотрит на ворона в поисках ответов, но белые символы рисуют ухмылку на маленьком клюве. — Но явные места я уже обыскала. Наверное, нужно начинать идти по списку.
[indent]На скорую руку удается собрать волосы в косу, которая, конечно, распадется от аппарации, найти отглаженные вещи, которые принесла горничная, и придать себе вид средней руки прохожей. Для скрывающих чар еще слишком.
[indent]— Знала бы я только, как скрывать отчаяние, — поджав губы, Мирослава прячет все свои записи в один из внутренних карманов, чтобы не выронить нигде и уж тем более не оставить их любопытным горничным. Зеркальце остается в сумке. В номере вроде бы разбросаны вещи, даже лежит шкатулка с драгоценностями, но человека в нем все-таки нет. Она может сбежать, но далеко ли убежит?
[indent]На магической улице негде сесть, поэтому она медленно идет, как будто присматриваясь к витринам, в действительности — к людям. Так Олег давал ей кипу бумаг с фотографиями, а потом они сидели на Ленинских горах в сквере и рассматривали студентов. Он говорил, что среди фотографий были маги, но ей нужно найти всех простаков. Его задания никогда не были простыми.
[indent]Она очень долго смотрит на человека возле витрины розово-воздушного кафе. Если окрестности преобразились с той поры, как Слава была здесь последний раз, то это место всегда было таким, но человек не выглядит как тот, кто ждет встречи. Или стремится за покупками. Он выглядит так, как Слава пытается выглядеть — просто гуляка.
[indent]«Я его знаю?» — выгнув бровь, Мира пытается понять, почему смотрит на него слишком пристально. Нет, ей не приходилось его встречать вот таким, в памяти его лицо такое же плоское, как те студенты, которых она ловила на ступенях университета и называла по имени… Имя… «Соколов. Младший Соколов, точно!»
[indent]В кровь как будто добавляют чего-то горячего: она несется быстрее, а Мира начинает идти быстрее: ей нельзя его упустить, вдруг Елисею в голову придет аппарировать прямо сейчас?! Поэтому она против воли хватает его за одежду, чтобы обратить на себя внимание.
[indent]— Прошу прощения. Кхем, — хрипло зовет она, но только с третьего похлопывания на нее обращают внимание. Пустой взгляд — птичка не собирается бежать, птичка не знает, что ей следовало бы. За секунду все меняется, Мира читает это по чужому лицу. Оно в ее памяти становится более выпуклым, знакомым, но с другими чертами. «О нет, нет, нет, вот сейчас конкретно ему нельзя никуда лететь!»
[indent]— Меня зовут Татьяна, я помощница вашего отца, Елисей. У меня к вам срочное дело, какое счастье, что я смогла вас найти! — ее бьющая чрез край нервозность сейчас играет на руку. О, черт, у нее даже нет стратегии разговора. Она с ходу называет имя той самой помощницы, которая живет в номерах и ходит следом за приглашенным чистокровным волшебником, потому что именно она бы бросилась искать своего начальника, что бы ни случилось.
[indent]— Ладно, — медленнее отвечает Слава, оглядываясь по сторонам. Им нужно где-то остановиться, потому что на улице они привлекают больше внимания, даже если предположить, что это просто знакомые, встретившиеся во время покупок. Но там же должны быть люди, готовые приглушить их разговор. — Идем.
[indent]Бесцеремонно, зато вполне натурально она берет его под руку и все-таки открывает дверь в премилейшее кафе.
[indent]— Добрый день, мистер и мисс, вам столик на двоих? Вы бронировали? — улыбается хозяин или его заместитель на вычурном английском, пока Мира смотрит на столик в глубине зала.
[indent]— Ох, добрый день, мистер. Мы совсем не ожидали такого наплыва и совсем не позаботились о столике. Есть ли еще свободные места, которые можно занять? — Слава натягивает свой самый обаятельный акцент как анимаг свою шкуру, но получается не так хорошо, как с трансфигурацией. Когда хозяин отходит, она бормочет: — И почему всем так необходимо посреди дня посидеть в кафе, где есть только сладости?..
[indent]Она видит, что тот проверяет какие-то списки, а потом возвращается, и все это время она крепко держит Елисея за руку, чтобы тот не смел даже развернуться куда-то в другую сторону. У нее нет обездвиживающих значков, а на магию нужно будет время для формулы. Для хорошей аппарации нужно только крутануться. «Вот этот пункт в досье мне явно был нужнее всех остальных».
Елисей, кажется, понимает, как чувствует себя украинский железнобрюхий, заслышав трель костяной трещотки - одно лишь упоминание отца проходит каленным железом поперек груди и сердце бьется в паническом вальсе, преумножая желание вжать голову в плечи и пятиться спиной, загоняя себя в комфортную ловушку. Вместо этого волшебник улыбается, украдкой опуская ладонь на грудь и на давний манер склоняется в приветливом поклоне. Ладанка с порт-ключом на месте, тот не наливается волшебным огнём, а это значит, что в квартире в Лютном всё относительно хорошо - по крайней мере никто не ворвался с обыском.
В какой момент Елисей превратился в того, кто станет думать о подобном в первую очередь? С тех пор, как узнал о проклятии сестры или это произошло еще раньше, когда он понял, насколько союз не рад таким, как Соколовы?
Ничего плохого пока не произошло, он, быть может, напрасно себя накручивает. И всё-таки...
- Большая честь, - глубинный бархат голоса дружелюбен, в уголках темных глаз читается теплый отблеск дружелюбия, - не возражаете... улица, кажется, не место для разговора, верно? Может мы...
Медные косы впереди драконолога на два слова и пару шагов. Мужчина не успевает выбрать место, безотчетно повинуясь уверенному движению бойкой девицы, ухватившей его под локоть.
Он пытается понять, откуда её знает. Да и знает ли, или просто внушает себе эту мысль? Шестеренки сознания со скрипом перемалывают сумбурный поток мысли. Сколько Елисей помнит отца, у того никогда не было помощников, едва ли сейчас что-то могло измениться - Александр скорее отречется от призвания, чем станет изменять привычкам. Взгляд падает на бледную ладонь, вжавшуюся в его предплечье с такой силой, будто стоит разомкнуть хват молочных пальцев, как волшебник тут же исчезнет. Может, думает, что тот решит аппарировать. Может, ему стоит оправдать её ожидания. Соколов не понимает, как оказался втянутым в водоворот сюрреалистичного болота сна.
— И почему всем так необходимо посреди дня посидеть в кафе, где есть только сладости?..
Изумрудная жилка поперёк белого металла кольца слабо искрится. Малахит или изумруд? Елисей хмурится, сводя брови на переносице - даже если он определит металл, это едва ли поможет найти ключ к личности ведьмы.
Татьяна, она звалась Татьяна.
- Прошу... - он не успевает окончить фразу, как их двоих приглашают к столику в углу. Милый джентльмен в лимонной жилетке браво подкручивает тонкий черный ус и, пока они идут за ним, рассыпается в извинениях за то, что это единственный, хоть и не самый удобный вариант. По пути Елисей сталкивается с лукавым взглядом черноволосой волшебницы с вуалью, которая одобрительно кивает в сторону его спутницы и вновь обращает все свое внимание на своего мужчину. Пальцы сжимаются на тонких стеблях ирисов и волшебник чувствует, что щеки его вновь против воли наливаются румянцем.
В этом сладостном царстве девичьих грез Елисей чувствует себя неповоротливой глыбой неуместности.
- Позвольте... Позвольте я помогу, - мягкая улыбка, галантный жест. Волшебник опускает взгляд в пол и принимает верхнюю одежду с той учтивостью, которая позволена мужчине. Отодвигает резной стул, помогая сесть, опускает скромный букет в тонкую хрустальную вазочку в центре круглого стола. Простые вещи, заложенные воспитанием и этикетом, успокаивают, возвращая происходящему чувство реальности. Чувство нормальности. Елисей занимает место напротив - колени неудобно упираются в столешницу, заставляя вазочку вздрогнуть - и осторожно укладывает запястья на край стола. Вежливо, чуть поджав губы, отказывает официанту и кивает в сторону девушки, - Чашку черного кофе и дольку лимона, в остальном выбор за леди.
Пока она выбирает - впрочем, Елисей уверен, что выбора в том нет вовсе, просто взгляд не может остановиться на чем-то одном - драконолог деликатно наблюдает за её мимикой. Имя "Татьяна" ведьме совсем не идет. Эта мысль неловко топчется на месте в дальнем уголке сознания, робко обращая на себя внимание, но объясниться как следует не может. Это имя отклеивается, как подменный ценник, оно неестественное, как и агитационная лирика Есенина.
- Не возражаете, если мы будем говорить на русском? Я очень давно не слышал родной речи, если честно. Вот и славно.
Небрежный кивок головы, прикушенная нижняя губа. Выбор языка шутка важная, она сокращает необходимость растрачивать умственную деятельность на перевод и позволяет лучше понимать суть. Пока его мысли строятся вокруг русской грамматики, он не может всецело полагаться на свой английский. Особенно в таких вопросах. Кажется, Татьяна с ним солидарна и это одновременно вызывает и облегчение, и симпатию.
- Признаться, - начинает он и осекается на широкой улыбке - прямой взгляд глаза в глаза вынуждает стушеваться и искать точку опоры в чем-то другом, отличном от лица собеседницы, но Соколов держится, - я и не думал, что у Александра есть коллеги в Великобритании. К тому же, такие молодые и привлекательные. Он ведь уже... года два как не практикует, если не ошибаюсь.
Белоснежный фарфор с черным кофе очень кстати оказывается перед его носом. Елисей бросает в кофе две чайные ложечки сахарного песка и все свое внимание переключает на то, чтобы размешать его, не касаясь стенок кружек. Колесо лимонной дольки, мерно вращающиеся по направлению движения успокаивает. Мужчина опускает ложечку на блюдце и подносит кружку к губам.
- Чем я могу быть вам полезен?
[indent]Ее план похож на старый дом на окраине Мурома: с холма открывается прекрасный вид на Оку, можно все лето бегать купаться или встречать рыбаков, а вечером прятаться от комаров у костра, не замечая, что внутри обрушились все перегородки, а спите вы всей семьей в одной лишь комнате, где паласы на полу пахнут подвалом. Если посмотрите на Миру, то кажется, будто все под контролем, да и ничего непоправимого она еще не совершила, но любой легилимент смог бы прочитать ее судорожные мысли, перескакивающие с одного ужасного сценария на другой.
[indent]За этим штормом слов и картин она следует за хозяином кафе, обращая лишь профессиональное внимание на то, как много людей здесь, кто они, зачем они здесь, что кто-то в темном знает Елисея, и эту волшебницу Щукина рассматривает краем глаза достаточно долго, чтобы понять, что ничего нужного она от той не узнает. Сквозь этот шторм у нее спрашивают ее одежду, помогая раздеться, и это получается до чертиков неловко. Ей хочется сказать, что она все может сделать сама, но по итогу просто кивает Соколову в знак признательности. Сражаться в дуэльном зале гораздо проще, потому что после неверного шага придется заново отращивать обожженные волосы, а глаза будут неделю слезиться после слепящего проклятья. Здесь ей пока что грозит сахарный диабет.
[indent]— А… Мне… — она тоже хотела взять просто кофе или просто чай, чтобы не забивать себе голову этим, но в их зале никто не ел и не пел ничего обычного. Оглянувшись, Слава видит девушку, разбивающую ложкой шоколадное яйцо в гнезде из сливок на поверхности кружки. Выглядит не слишком мудреным. — То же, что у той мисс, пожалуйста.
[indent]Не факт, что она это выпьет. Конечно, наведайся она сюда неделю назад, то точно бы предалась своим детским мечтам попробовать все из меню, где есть сахар, но сегодня у нее просто сведет желудок. Нервы.
[indent]— Да, так будет удобнее, — Мира слабо улыбается. Это другие правила игры, рассказывал их мастер как-то. В иностранном за вас говорит акцент, в родном — лексика. И даже если вы плохой психолог — Мира из таких, — по известным маркерам вы можете понять, откуда человек, играет ли он с вами, тянет ли время или выдумывает на ходу. Так что сейчас с приглашения Соколова-младшего она сошла на твердую почву. И на этом острове она пытается удержатся — смотрит прямо на собеседника, выстраивая его портрет из досье и своего опыта, вспоминая, что мог сказать его отец, а что могла рассказать молва. Она знает, что о потомственных магах последняя часто лжет, и лучше верить старикам. И не верить ушам.
[indent]— Вы не знаете? Боже… — Слава смотрит на свое кольцо и начинает его крутить на пальце, как если бы действительно так сильно нервничала. Так ведут себя подчиненные. Сейчас она в шкуре именно такой. — Ваш отец сейчас в Англии, Елисей. Хотя, мне казалось, он должен был вам про это написать. Так что в нашей встрече чуть меньше удивительного.
[indent]Странно, что он не знает. Странно, что буквально вся их семья находится в Англии, и причиной тому не послужила младшая дочь, с которой за все время ни разу Соколов не пересекся. Найти ее — один из пунктов плана Мирославы. Ей просто ужасно повезло. Она сама не понимает пока, насколько.
[indent]— Он был приглашен как член Ассоциации, и последний месяц мы провели в разъездах по Британии, чтобы посмотреть, что они могут предложить. Достаточно… познавательно, — в этот момент приносят напитки, и Слава знакомиться со своим кошмаром, который нужно разбить ложкой и растворить в кофе с молоком. Внутри яйца оказывается маленький шоколадный котенок, который в итоге тоже тонет. О, черт, видимо, ей светит также потонуть в сладком кафе. — Ваш отец почему-то очень быстро принял решение сюда приехать. Меня это тоже удивило.
[indent]Потому что это было не ее дело. Мира смотрит на Елисея, до которого ее отделу вообще не было дела. Они выступали только тогда, когда ситуация вынуждала действовать жестко. Несколько подразделений пересекались с ними, и они выглядели обычными волшебниками, перебирающими документацию и отвечающими на звонки, но на деле именно они следили за такими, как Соколовы. Наверное, именно такому человеку стоило бы заменить Славу.
[indent]— Я думала, что вы можете мне помочь, — отложив ложку, Щукина наблюдает за Елисеем. На ее месте помощница попыталась бы его разжалобить, отдать ситуацию полностью в его руки, чтобы он решил ее проблемы. Если она решит притвориться, то сыграет свою самую плохую роль. «Но у меня нет выхода», — Слава в последний момент не дает отчаянию проскочить наружу, только брови сходятся на переносице. — Но если вы не знаете, что ваш отец здесь… То вы и не знаете, где он сейчас. Он пропал. Не оставил ни записки, ни указаний… Мне пришлось отменить несколько встреч, скоро британская сторона начнет задавать вопросы, а представьте себе, если его объявят в розыск здесь.
[indent]Ужас, отразившийся в глазах Мирославы, самый искренний. В этой истории у нее лишь псевдоним указывает на вторую натуру, а в остальном можно не притворяться. Если она будет заходить издалека, то дело затянется, а Елисей может тоже попытаться сбежать. У нее не останется зацепок. Сладчайший кофе кажется кислым из-за странного привкуса на языке, когда по внутренностям пробегает холодок.
Несмотря на сахар кофе горчит. Соколов делает небольшой глоток, мерно раскатывая дегтярную терпкость по нёбу, и осторожно возвращает чашку на блюдце, умудрившись остаться невозмутимо спокойным. Лицо его не успевает выдать той перемены, где от мгновенной взволнованности на "о боже" он перешел на похолодевшее "ваш отец в Англии, Елисей". Даже для того, чтобы испугаться, связав тревожное начало "Вы не знаете? Боже! Ваш отец..." в нечто скверное из столбца некролога в воскресных известиях, ему не хватает ни времени, не места.
Елисей смотрит на девушку, точно на неправильную трансфигурационную формулу, предлагающую вместо целого преобразовывать лишь часть его - идея в корне неверная, граничит с безумием, но сформулирована так, словно должна быть в порядке вещей. Губы непроизвольно вытягиваются в широкую нить улыбки, правый уголок их насмешливо подпрыгивает вверх. То, о чем говорит Татьяна если не невозможно, то в крайней степени нелепо.
- Это смешно, - почти беззвучно подчеркивает свои мысли Елисей, отклоняясь назад и спокойно укладывая локти на кованных подлокотниках, придуманных исключительно в декоративных целях. Он все еще неестественно большой для всего окружения, но быстро начинает привыкать. Почти черный взгляд лениво следует за официантом, в то время как сердце волшебника в ритме страстного ча-ча-ча подступает к горлу и требует выйти наружу. Так бывает, когда тебе пытаются доказать что-то, что ты не готов принять. Например, что ты - предатель родины. Соколов не знает почему, но это сравнение приходит на ум одним из первых.
Их разговор не выбивается из общего шума - скорее всего, в честь наплыва посетителей по случаю праздника на столики были наложены чары, приглушающие громкость и вместе с тем понятность разговора. Чужие слова сливаются в величавое месиво речного потока, становясь тайной для тех, кто не разделяет с говорящими столика. Очень удобно, мысленно отмечает русский и снова прокручивает в голове слова рыжей волшебницы.
Ваш отец почему-то очень быстро принял решение сюда приехать. Меня это тоже удивило.
Он никогда не работал с ассистентами - Елисей готов поклясться здоровьем своим и целого питомника, вверенного ему на поруки. В этом всем есть что-то неправильное, оно бросается в глаза отчаянно и остро, но эта острота белым пятном застилает обзор, держа на расстоянии полушага от понимания. Поэтому Соколов начинает обращать внимание на детали, ставя под сомнение все, что только можно. Даже потонувшего в горячем напитке котёнка, вылупившегося из немыслимого здоровому рассудку яйца.
- Красиво, - коротко бросает мужчина, взглядом обозначив предмет восхищения. Сказано это без энтузиазма, просто чтобы заполнить чем-то паузу и скрыть неловкость, которая, кажется, у них с Татьяной обоюдна.
Твердая как метал в ледяной воде мысль, пересекает сознание бегущей строкой - отец не мог приехать по приглашению Ассоциации. Официальным представителем их семьи всё еще является Матвей Сергеевич, которому запала хватит пережить не только внуков, но и вымышленных правнуков, которыми ни Елисей, ни Саша не спешат радовать родственников. Деду в Лондоне делать нечего, в качестве благодарности за оказанную честь он мог отправить сына. Но, зная отца, тот скорее бы собственное кольцо съел, нежели чем покинул Камчатку.
Татьяна, упрямо возвращается сознание, сворачивая, казалось бы, на бестолковые тропы. Со злостью Елисей огрызается на свой внутренний голосу, никак не беря в толк, почему он так отчаянно цепляется за имя, когда нужно думать о другом? В памяти проскальзывает блеск щучьей чешуи, бьющей хвостом о борты деревяной лохани. Щелчок - вон оно.
- ... скоро британская сторона начнет задавать вопросы, а представьте себе, если его объявят в розыск здесь.
- Британская ли? - в интонациях почти осязаемый отсвет кортика, ловким движением высвобожденного из ножен. Соколов задумчиво пожимает плечами и хмурит брови так, словно вспомнил что-то очень важное. Чтобы подчеркнуть значимость этой находки наклоняется вперед, заставляя собеседницу отзеркалить его жест. Не сводя взгляда с её взволнованных глаз, переходит на шепот, - разве советская страна не забьёт в набат раньше? Потерять чистокровного волшебника в самом центре Лондона... Госпожа Щукина, мне страшно за вас не меньше, чем за отца.
Он наблюдает за реакцией девушки, как за новорожденным драконом, впервые пытающимся встать на "ноги" - очень внимательно, но не выражая обеспокоенности. Взгляд скользит вдоль шоколадной крошки веснушек к переносице, бровям, уголкам глаз, губам. Глупо было надеяться, что ему удастся подловить девушку на лжи, всё же, профессия не к тому готовила, но Елисей чувствует замешательство и ему кажется, что волшебник становится на шаг ближе к разгадке. Память выхватывает из своих архивов оттиск её силуэта в столовой - девушке очень шла форма Хорса. Медленно отстраняясь, он продолжает.
- Вы знаете, в школьные годы у моей сестры была презабавная особенность - она очень любила делиться со мной тем, что происходило в школе, - невольно волшебник запнулся, вспоминая эти безмятежные годы, которые когда-то казались сущим наказанием. Усмехнулся картинкам воспоминаний, что так живо стали перед глазами и жестом попросил девушку не перебивать, обещая, что всё объяснит через мгновение, - уж не знаю, я ли её к этому приучил, опасаясь, что кто-то может навредить ей из-за предрассудков, с которыми в свое время столкнулся я, или она бы всё равно стала это делать... Но да, Саша охотно рассказывала о всем, что происходило с ней в школе. И если тебе приходилось о чем-то переспрашивать, или же она ловила тебя на невнимательности, то непременно била по голове "Капиталом", который у каждого из нас был в портфеле. Сложно было не запомнить имя её погодки. Вы смогли по-настоящему её впечатлить, Мира.
Рука тянется за кофе, пальцы скользят по кромке миниатюрной чашки, размазывая отпечатки. Елисей чувствует, что им некуда спешить - оба находятся в положении патовом. Но если за себя Соколов более чем уверен, то его внезапная спутница всё еще может держать в рукаве неприятный козырь.
- Примерно чем-то похожим грешил Феликс, наш с вами преподаватель истории магии. У него было хобби... уж не знаю, как сейчас, но раньше он интересовался судьбами вчерашних выпускников. Некоторые успехи его поражали, чем он охотно делился. Например, вас он никогда не думал увидеть в МОР-е, - на остром лице проскользнула тень нежности. Елисей прикрыл глаза, чувствуя, как у переносицы начинает формироваться тугой комок ноющей боли. В один глоток допил остывающий кофе - сердце предательски кольнуло. Из мелких деталей начинала складываться цельная картинка и, стоило отдать должное, была она категорическим образом скверная.
- Отец приехал в Лондон и пропал с радаров сопровождающего его моровца. Детективная история в худшем её воплощении, - подытожил он и открыл глаза, обращаясь всем вниманием к рыжей девушке напротив. Следила ли она за ним? скорее всего да. Как давно? Вероятнее всего недавно, иначе бы уже поняла, что сын не в курсе дел отца. Это немного успокаивало - если она обратилась к нему, значит еще не встречала Сашу, что тоже было хорошо. Чего нельзя было сказать об исчезновении отца.
Тут дело было кромешной дрянью.
- Позвольте мне вам помочь... - внезапно говорит он, опуская взгляд в пол, но тут к их столику подходит официант и приходится отступить назад, переходя на английский. Елисей не задумываясь просит повторить заказ. Когда мужчина отходит, Соколов будто бы забывает, что хотел что-то сказать. Утопает в своих мыслях, подпирая подбородок ладонью.
Словно забывает, что сидит за столиком не один.
[indent]Мирослава будто стоит на тонко доске посреди лужи в Ленинграде. По доске прошлось уже много людей, она вся мокрая, скользкая и почти утонула в серой луже на Малой Морской возле одного из входов в подземные помещения комитета. И Мира пытается решить: то ли ей вернуться, то ли перепрыгнуть на следующую, рискнув намочить единственные ботинки. И пока она стоит, вода заливает обувь.
[indent]Вот и сейчас она смотрит на принесенное яйцо в странном напитке и слушает распекание Елисея, будь он не ладен. Он был непробиваем, но как будто бы доволен свое быстрой догадкой. А Щукина переводит взгляд на свои руки, сжимающие колени, ― даже они покраснели, что уж говорить о лице. Оно ее быстро выдавало, не будь она в облике птицы, потому она редко была близка к объекту слежки. А сейчас она буквально впрыгнула в общество своих объектов в полном своем одиночестве. У Льва это лучше получалось, но Лев пропал. И Александр тоже. И у Миры только две ниточки к ним, лишь одну из которых она держит в своих краснючих ручках.
[indent]«Дура», ― она ругает не Елисея, как сделал бы любой ее напарник, ненавидящий чистокровных и древних, она ругает себя, как сделал бы Олег. Так или иначе всегда и во всем виновата ты сама, никто другой за ручку не приведет тебя в счастливое будущее, никто и не отправит в Ад. Только ты сама.
[indent]― Лишние разговоры, ― выдавливает она из себя, все еще не глядя. Она почти не помнит Сашу. Почти. В ее жизни произошло столько всякого, что можно назвать лишь словом «дерьмо», что школьные годы кажутся прошлой жизнью. В этой прошлой жизни даже когда-то был жив ее отец, а мать улыбалась чаще, а не вымученно из-за нагрузки на заводе. В этой прошлой жизни ее хвалили чаще. В этой прошлой жизни ничто не проверяло ее веру на прочность, плохими были хулиганы и манекены, относимые в чулан после занятий. Вот и какое дело было бы Саше до нее? Какое дело было бы Елисею?
[indent]― Вы ошибаетесь, ― примирительно говорит Щукина, набираясь какой-то удивительной для себя смелости. Она выдыхает. Хочет отпить своего напитка, но мешает яйцо, и надо бы разбить его, но это будет глупее всего. Так что она просто выдыхает и смотрит на Елисея зеркально ― так же спокойно, как и он. ― Мое имя ― Татьяна. Вашу сестру я знаю потому, как работаю на вашего отца. Ваша ностальгия по школьнице, которую вы никогда не видели, и которая тем более вас никогда не видела, очень приятна, но все еще, возможно, лишь обман вашего сознания. Слова. Мысли. Тем более никто никогда не говорит, что чей-то выпускник стал МОРом. Это звучит глупо. Как сказать, что ваша сестра вступила в Пожиратели Смерти. Даже если это и так, кто будет о таком распространяться?
[indent]Она не сравнивает две организации, а скорее бросает ему очередную новость. «Я тут советская сторона. Знаю я ― скоро узнают и они», ― в этом заключается ее посыл. Но какой-то тревожный, а не угрожающий. Она не пытается обмануть Елисея. Она просит его играть по тем правилам, которые установлены ее начальством. С разоблачением ей придется разобраться, но позже. Значительно позже. Кто бы мог хвастаться Феликсу ее назначением? Стал бы он об этом рассказывать кому-то третьему? Вряд ли. Сафин разговорчив как кукушка, но явно не сплетник, а наверняка о ее работе знал только он. Лев? Другие выпускники ее группы спецподготовки? Даже Алая не знала, где она работает, хотя ближе нее никого не было. И почему мастер рассказал об этом Елисею? Эта нить должна быть исследована и разрублена. Даже если придется покопаться в чужих вещах.
[indent]― Унесите, будьте добры, и можно просто воды? ― говорит она по-английски официанту, потому что ее горло напоминает наждачку. Роковое яйцо уносят, и между ними снова остается лишь стол и кое-какая посуда. Дурацкий день.
[indent]― Но вы не в курсе, где ваш отец, правильно? Так в чем же будет заключаться ваша помощь? ― Мирослава передает Соколову инициативу. Она намочила свои ботинки, но делает вид, что так и надо ― стоять на потонувшей деревяшке. Глупо, но ей как будто спокойнее. ― Вы что-то получали от вашей матери?
[indent]Теперь она еще вылила на себя ведро воды, и стоит перед Адмиралтейством как мокрая курица, но с глуповатой улыбкой. Все в порядке? В порядке! Веселитесь, мистер Соколов, вам же так приятно распутывать этот глубок никому не нужных вещей! Вам же плевать, что вместо покрасневшей свеклы могут прислать раскрасневшегося майора, который закопает вас всей семьей в могилу по обвинению в контрреволюционной деятельности? Хотите сотрудничества?
[indent]В действительности на ее лице не отражается этого бешенного торжества. Она смотрит на Елисея так, будто ей все равно. Она устала нервничать. Устала пытаться что-то делать, чтобы всем было хорошо, потому что Алаю она не спасла. И даже на ее письмо Намия не отвечает, видимо, узнала, кто во всем виноват. Да, ей нужна помощь. Но еще ей нужно понимание, а не манипуляция, от которого она устала.
Волшебница припирается, на сердце Соколова пеньковым арканом набрасывают еще один камень. Будто имеющейся ответственности не достаточно для того, что бы он мечтал о бесславной смерти на илистом дне чужих тайн.
― ... это звучит глупо. Как сказать, что ваша сестра вступила в Пожиратели Смерти. Даже если это и так, кто будет о таком распространяться?
― Все упирается в вопрос доверия, ― устало возражает он, но не думает продолжать дальнейшие препирательства. Девушка достаточно ясно даёт понять, что в этом разговоре именно она ставит жирную точку - Елисей примирительно поднимает руки, демонстрируя свое отступление. Волшебник, мягко сказать, в замешательстве и это чувство не позволяет ему двигаться дальше. Он слишком простой, что не раз отмечала бабушка, слишком прямолинейный. Совершенно не заточен под интриги и не может держать в голове несколько сценариев. Глупостью это назвать сложно, но в такие моменты драконолог ощущает себя горным троллем - ощущение скверное, оставляет после себя липкие и дурно пахнущие отпечатки. Та версия событий, которую ему преподносит Татьяна, не откликается в нём доверием. Она неживая. Это единственное, в чем Соколов действительно может быть уверен.
Он смотрит на волшебницу, лицо которой обращается в камень - отменная трансфигурация, многие могли бы позавидовать. Только камень этот не настоящий. Стал бы колдохирург так реагировать? Едва ли. Стал бы так вести себя сотрудник МОРа? Ему почем знать... Елисей подносит ладонь к лицу и накрывает ей глаза, мысли путаются.
― ... так в чем же будет заключаться ваша помощь?
Прежде чем девушка успевает сказать еще что-либо, драконолог вновь пытается перехватить удила.
― Вне зависимости от моей осведомленности, Александр остается моим отцом, ― достаточно сухо произносит он, понимая, как сильно увяз в липкой паутине из недосказанности и лжи, столь противной его природе. Однако, собой приходится жертвовать, когда речь заходит не столько о личных интересах, сколько о самой сохранности семьи. Елисей не видит за собой права раскрывать чужие тайны, хотя и верит, что если бы в доме Соколовых было принято говорить, быть может, они не оказались бы в такой неприятной и опасной ситуации. Русский ведёт плечами, отодвигает от себя пустую чашку, ― во мне течет его кровь...
Но ему не хватает воздуха для того, чтобы донести суть собственного предложения, как собеседница насаживает его на апперкот.
― Вы что-то получали от вашей матери?
Его глаза сужаются до двух тонких, недобрых щелок и рефлексы драконолога, ставящие скорость во главу выживания, заставляют его молниеносно набросить на их столик купол квиритуса. В следующее мгновение он хватает волшебницу за руку, наклоняясь к ней столь резко, что резные металлические ножки стула издают резкий, скрежещущий звук по кафельной плитке пола. Хватка становится мягче, но в ней по прежнему читается тревога, хоть со стороны и кажется, что влюбленный дурак решил сократить дистанцию и шепнуть своей пассии нечто нежное на ушко.
― После таких вопросов я все еще должен верить, что вы ассистируете моему отцу? ― в голосе скользят насмешка и удивление. Губы Елисея неприятно кривятся и он чуть отстраняется, чтобы заглянуть девушке в глаза, ― поймите меня правильно, Татьяна, я далёк от политических игр и привык к жизни в заповеднике. Драконы мне понятнее людей, но это не значит, что я стану обсуждать дела семьи с кем-то, кто не может позволить себе быть честным с собеседником.
Большой палец очертил выпирающую косточку на запястье девушки. Елисей склонил голову и едва коснулся выбившейся пряди девушки кончиком своего носа. Затем медленно отстранился, убирая руку с её ладони и виновато улыбнулся.
― Родственники имеют право не свидетельствовать против членов своей семьи, ― не смотря на наложенный чары, мужчина все равно понизил голос, не отводя взгляда от глаз рыжей, ― но я не хочу, чтобы у отца были проблемы. И не хочу, чтобы из-за нашей семьи кто-либо пострадал. Однако, я человек простой. Что мне пообещать вам в замен на вашу честность? Непреложный обет?
Вы здесь » HP: Unfettered » маховик времени » в одной единственной лодке
