Феликс задумчиво наблюдал за пляской зачарованных галлеонов на изумрудном сукне чужого рабочего стола. При всех тех недостатках, которых в характере Вагнера по мнению большинства значилось в избытке, он не был скупым. На черном рынке услуг предложения немца пленяли своей соблазнительной щедростью, к тому же практически всегда бросали вызов азарту афериста. Было всего два "но".

Большинство считало их невыполнимыми и Вагнер ненавидел идиотов. Досадное упущение.

И тогда мироздание придумало Димитрия. Как компенсацию за всё своё несовершенство.

В узких кругах "Двора Чудес" господин Кравец и его друзья были хорошо известны. Феликс лениво перебирал пальцами в воздухе, вынуждая монеты продолжать свой зачарованный танец, и размышлял о том, какой утратой для волшебников станет его исчезновение. Для Димитрия Кравеца "невозможное" упиралось лишь в заниженную планку гонорара, среди пройдох о нём ходили легенды, достойные пера Бидля. Не без удовольствия Вагнер мог сказать, что принимал участие в становлении этой легенды, скормив, точно ручного ворона. Ладонь волшебника сжалась в кулак и золото посыпалось на сукно - немец откинулся на спинку плетенного кресла и с тоской перевел взгляд по ступеням к двери в каюту. Бездействие изводило.

Затянувшееся ожидание отдавалось в сердцах сухим хрустом шейных позвонков одессита. Оперевшись ладонями о подлокотники, Вагнер медленно поднялся из-за стола и сделал два шага в сторону кухни, игнорируя покачивание лодки. Когда ему чего-то хотелось, терпение прекращало существовать как данность, а когда немец терял терпение все привязанности отходили на второй план, о чем в последствии приходилось жалеть.

Чтобы отвлечь себя от неутешительных мыслей, Феликс опускает на решетку горелки медный чайник и по-свойски запускает руки в недра дубовых шкафчиков, за желтым стеклом хранящих травяные сборы. Англичане могут до сорванных связок кричать о том, что любят чай, но только русские могут в действительности этим похвастаться. Они и, пожалуй, японцы, но это детали. Хлесткий щелчок пальцев и горелка вспыхивает бирюзовым огнём - немец довольно ухмыляется и ставит на стол банки с ссохшимися соцветиями вереска, бутонами шиповника и чабреца. Пригоршня отсюда, пригоршня отсюда. В закипающую воду падают стружки листьев зелёного чая и ароматные лимонные шкурки в медовом сиропе. С последним нужно быть осторожней, подсказывает память, иначе можно испортить.

Когда половица позади скрипнула, Вагнер как раз занес открытую ладонь над парящим чайником, разглядывая сухие серёжки липы.

— Раньше ты был проворнее, друг мой... — сказал немец на чистом, нетронутом акцентом русском, не стесняясь того, что бесцеремонно хозяйничает на кухне при хозяине. В воду вихрем осенней листвы опускается липовое крошео. Ленивый перебор пальцами в воздухе, словно касание невидимых строп подушечками пальцев, и голубое пламя газовой горелки на секунду окрасившись в рубиновый, гаснет. Небрежный взмах кисти и щелчок — следуя зтраектории заданной указательным и средним пальцами покрывшийся шершавым нагаром чайник перемешается с плиты на каменную столешницу, — мне не приходилось о себе напоминать.

У Феликса взгляд лукавый — в отсветах дёрганного света масляной лампы он напоминает угольные пуговки притаившейся в камышах лисицы. С появлением одессита он определенно оживился. Морщинки в уголках глаз подчёркивают игрывал настрой, но даже мягкая линия улыбающихся губ таит в себе опасность, от которой к горлу подступает плотный тугой ком. Тени на кухне приходят в движение, точно подчищаясь размеренному ходу речных волн, собираются в углах и ползут к потолку, нависая над мужчинами мшистыми лохмотьями леса. Не проронив и слова Димтрий заходит за кухонную стойку, опуская на столешницу трость гостя - Феликс настолько в себе уверен, что позволяет оставить её у входа. Воронья башка смотрит на хозяина с упрёком.

— Как ты проник во "Двор"? Не знал, что барон давал тебе приглашение, — вместо сухого приветствия пара тревожно брошенных взглядов. Вагнер делает неопределенный взмах рукой, пожимая плечами. Прислоняется крестцом к краю столешницы, задумчиво опускает большой палец с костистым перстнем себе на нижнюю губу, чуть оттягивая её вниз.

— Я думал, ты уже догадался. В Лондоне есть лишь одно место, куда я не могу попасть без приглашения и это не цыганский квартал, — серьезно произносит он. Растравляет широко руки, скользя ладонями по гладкой дубовой поверхности, ловит волшебника в аркан своего взгляда, пресекая на вдохе. Кивает на чайник. Биение сердца тихое, едва уловимое, дыхание ровное и кожа бледна излучают спокойствие. Но то, что скрывается в уголках его глаз, вздувшихся венах на руках и клокочущих за спиной тенях говорит, как далёк волшебник от спокойствия. Димитрий не первый день его знает.

— Только не сегодня, — сухой голос похож на скрежет голых веток об окна. Феликс кренит голову набок, внимательно изучая беспристрастное лицо вчерашнего ученика - Кравец все еще не определился, поступает ли он правильно, доводя дело до конца. На лице немца расплывается широкая улыбка. Прежде его такие мелочи не интересовали. Одессит запинается на полуслове, капитулирует взглядом. Улыбка немца становится шире. Вот оно.

—  Угощайся, липовый, — размеренно произносит Вагнер, кивая на чашки. Одним грациозным жестом поднимается, выпрямляя спину, закатывает манжеты и отдает все свое внимание чаю, — потом может уже и не доведется.

---

«Мистер Мун» ничем не привлекает к себе внимания — будь Феликс один, скорее всего прошёл бы мимо и секунды не раздумывая, но пока Димитрий держит его под локоть, в голове что-то отщёлкивает, помогает сфокусироваться. Волшебник хищно улыбается, от нетерпения захлебываясь собственным вдохом, но виду не подает. Внешне всё также спокоен, как пол часа назад, когда они с Кравецом по тени покинули "Двор Чудес", в очередной раз проговорим план действий.

— Разумеется, мишуры оставляй, времени на сборы и без того секунды, — его голос вкрадчивый и бархатистый, в тон весенней ночи, окрасившей переулки сочными отблесками фонарей, витрин и фар. Пальцы мужчины чуть сильнее сжимают запястье проводника, он медленно опускает веки и вдыхает полной грудью. После дождя Лондон кажется особенно прекрасным, — скорее всего, здесь тебе больше не будут рады. Я возмещу ущерб.

— Разумеется, мастер, — голос Кравеца бесцветный, но Феликс достаточно хорошо знает паршивца, поэтому полутень интереса не остаётся мужчиной незамеченной. Они оба слишком привыкли к повадкам друг-друга. Мимоходом волшебник ловит себя на мысли, хорошо ли это? У Вагнера нет привычки тешить себе иллюзиями будто заплати кто Димитрю за его голову, тот бросится в сентиментальность их долгого знакомства и откажет. Это не столько страх за свою жизнь, сколько тень сожаления о том, что хороший актив может ускользнуть из его рук. Но это все патетика, в действительности же этот самый актив сухо подчеркивает — это входит в условия контракта.

Губы Вагнера насмешливо обнажают верхний ряд зубов. Разумеется, не шага мимо буквы договора. Для своего возраста одессит чертовски умен. Феликс проводит ладонью по гладко выбритому подбородку, разминая шею - ладонь Кравеца ложится на резную медь входной двери и сердце немца пропускает удар, подпрыгивая к кадыку и застревая в горле.

— Вы нервничаете, ну надо же, — в идеальном английском мальчишки вежливость граничит с безразличием, Феликс же пожимает плечами.

— Если бы ты знал эту женщину, Димми... Если бы ты её только знал... — белоснежная ладонь скользит тыльной стороной в паре сантиметром от лица. Пальцы цепляются за кромку невидимой завесы, срывая сросшуюся с волшебником иллюзию и обнажая глубокие белые шрамы, тянущиеся от правого уголка бровей через нос к подбородку, — уже бы помер от страха

Прежде чем Димитрий отпускает его руку, немец успевает прочувствовать, как судорожно сжались пальцы волшебника, стоило ему снять морок. Кравец, стоит думать, как и многие не подозревал, что на Феликса постоянно наброшены чары маскировки: к черту эстетику, не заметить магического следа такому профессионалу, как он - позор. Впрочем, немец понимал, что в этом нет ничего постыдного. Он так быстро свыкся с маской, что сам уже не ощущал её и если бы не мысли о хозяйке гостиницы, вряд ли бы удосужился о ней вспомнить.

Невольно он поправил широкие рукава просторной рубашки из черного льна. Заправил выбившуюся складку в высокий атласный пояс брюк, ненароком задев серебряную цепочку часов острием перстня. Дело не столько в беспокойстве о своей внешности, сколько в уважении - со смущением юноши перед свиданием эти жесты не имели ничего общего.

Тяжелые двери закрылись за их спинами медленно и бесшумно, отсекая волшебников от вечерней суеты внешнего мира. Это Вагнер сразу почувствовал. В обустроенным новой хозяйкой поместье даже время существовало в разрез реальности.

Внутри оказалось прохладно и темно. Ожидаемо тихо - немец затылком чувствовал учащенное дыхание одессита. Стоило волшебникам пересечь зачарованный порог, как у стен загорелись тусклые огни электрических ламп - Феликс довольно улыбнулся этой незначительной детали, подчеркивающей прогрессивность мысли. Едва уловимое движение подбородка и Димитрий спешно огибает его, буквально взлетая вверх по лестнице, не касаясь резных деревянных перил. Проводил его взглядом, ленно скользя по игре колдовского света в витражах. Демонстративно развел руки в стороны, прохода вглубь фойе, словно специально позволял рассмотреть себя, любезностью отвечая на любезность. То, что его не выбросило магией обратно на улицу уже говорило о том, что хозяйка проявляет сказочное радушие.

— Не могу просить, но надеюсь - простишь, — слог японской речи кажется родным в его устах, хоть Вагнер давно уже не прибегал к нему в разговоре. Волшебник в движении оборачивается на триста шестьдесят градусов и склоняется в глубоком поклоне, по струнке вытягивая руки вдоль тела, — не званным гостем пришел.

Воздух вокруг двигался незаметно, почти неуловимо, но от внимания Феликса и это не ускользнуло. Он лишь опустил веки, не дрогнув, когда на втором этаже с жутким грохотом хлопнула дверь. Медленно выпрямился, чуть вздернув подбородок, сложил ладони лодочкой. Хозяйка не показывалась, смотря на гостя глазами дома.

— О твоей гостинице говорят, — выдержав паузу сказал волшебник, ловя темным взглядом движение хрусталя на люстре под дубовым куполом потолка. Из коридора спиной веред попятился Кравец - Феликс заинтересованно повел бровью. Он и не думал о том, как пройдет их встреча - но ожидал чего-то подобного, потому примирительно склонил голову, переступая с пятки на носок, и позволил себе улыбнуться

— Ты не изменяешь привычкам... Прости, но я дал ему защиту трав - мальчик не должен платить за моё любопытство.

И в полумраке коридора блеснул жемчуг её взгляда - Вагнер ощутил его кожей.

— Здравствуй, Арис-са-сан

[status]он загубил таких как ты не одну[/status][icon]https://media.tumblr.com/aeccae34e2ec41eeef0dd3089a950fa8/6a1d0789903753dc-52/s540x810/d64199286bc20f9b8a713d261ccefb05425a9833.gif[/icon][lz]<nm><a href="ссылка на анкету">Феликс Вагнер</a>, 39</nm><lz>он с детства был слаб, он познал унижения; изгой в этом мире искал силы суть; и в книгах волшебных, найдя утешение; ступил на извилистый магии путь.</lz>[/lz]

Подпись автора

о т ч е г о   т ы   с т а л   мертвым? ровным, вежливо - г л а д к и м ? к т о   тебя   с д е л а л   т е н ь ю? кто   р а с с т в о р и л   без остатка?

и на   б о т и н к а х   т а е т каша крупой   к р о в а в о й. п р я ч ь с я  пока не поздно. прячься. времени   м а л о

Should I stay or should I go now?
If I go, there will be trouble
And if I stay it will be double
So come on and let me know

Молча провожая Димитрия взглядом, волшебник даже не шелохнулся, лишь глазами скользя за его тенью. Когда дверь захлопнулась, в мимолетной дрожи его губ почувствовалась тоскливая усмешка. Тишина опускалась на них тяжелым пластом тысячи лье и казалось, что фойе гостиницы погрузилось на дно океана. Тени у стен, отблески хрусталя на люстре, цвета - все подернулось ленной дымкой, обретая тягучую глубину. И с каждым новым вздохом горнила легких раздувались все более неохотно, склеиваясь в мехах. Опуская взгляд в пол, Вагнер позволил себе еще один шаг навстречу, проверяя магию на прочность. Было непросто.

Ему позволяли.

И от того проверять на прочность терпение лисицы хотелось всё меньше.

Пальцы медленно сцепляются в замок. Указательные ложатся друг на друга вплотную - ноготь на правом чуть длиннее левого, выпирая на миллиметр. После секундного замешательства левый большой перекрестно опускается на правый, подушечкой касаясь титанового когтя. И запястья направленны вверх, от того, когда Ариса решается подойти достаточно близко, кажется будто он связан.

- Если он бросится в Темзу... - Феликс медлил, осторожно подбирая слова, точно перебирал свежую землянику - не вся ягода была так хороша, как казалось с первого взгляда. Какая-то могла горчить. С чужим языком это не редкость, скорее закономерность, которая могла стоить жизни. В полумраке черные глаза немца сверкали тёмными топазами, - мне, наверное, нужно будет расстроиться.

Верхняя губа, пересеченная белёсым шрамом, обнажает верхний резец. В любой другой ситуации это могло прозвучать угрозой, но шёпот, пропавший в полумраке мягких ковров, похож на флирт - в нём сквозь протяжность японской речи вибрирует с клёкотом утробное "р".

- Надеюсь, ты простишь мне английский, - со сменой акцентов речь стала беглой, проворной, точно ручей, пробивающийся сквозь неповоротливую каменную породу. Вагнер вздернул подбородок, очерчивая взглядом молочные скулы девушки. На мгновение задумчиво запнулся о её пухлые губы, поджатые тревожной нитью недовольства, затем кивнул, продолжая, - по крайней мере так я не нанесу оскорбления твоей, Арис-са-сан, напускной сентиментальности. Впрочем, прежде чем я продолжу, позволь выразить свою признательность. Ты долго терпела мой японский.

Едва заметный поклон и немец подносит открытую ладонь ко рту, отдавая дань восточным традициям. Не смея больше танцевать по натянутым струнам напряжения, волшебник открыто улыбается, выпрямляясь и приподнимает бровь. В голосе шелковой лентой оборачивается призрак надменности.

- Лондон живет разговорами, молва здесь достаточно раскрепощенная и не всегда понимает, какие речи следует вести за закрытыми дверями. О твоей гостинице говорят, - он делает паузу, неопределенно пожимая плечи и кривя рот, затем продолжает, - немного и иносказательно, но умеющий слышать увидит почерк лисицы. Не могу настаивать на своей исключительности, но... Подумал, было бы грубо не выразить почтение старой знакомой. К тому же, ты обещала, что позволишь мне себя найти - я счел это приглашением. Будь милосердна, не говори, что позволил себе обмануться.

В горле першит и сохнет - давно ему не приходилось быть столь многословным.

Её лицо не выражает эмоций, но Вагнер чувствует, что воздух становится разряенными - едва заметная метаморфоза, свойственная весне, которой так легко обвести вокруг пальца томящуюся душу. Кожу жжет взглядом и в том нет милости, скорее недовольство. Он видит, как золотом искрятся темные глаза женщины, вспоминает, как могут они смотреть на того, кому дозволено касаться рукава хозяйкиного кимоно. Этот взгляд лишь разжигает в стылом сердце интерес.

- Хотел убедиться, - голос скребется, в словах теряя своё богатство. Ладонь волшебника ложится на горло, скребясь и оттягивая кожу вниз. В словах - безразличный блеск разящего клинка, - ошибся - сравнял бы богадельню с землёй.

Теперь в её глазах льдистыми пиками встает немой вопрос, который Феликс в силах прочитать и от того становится до одури смешно, пьяняще. Волшебник поджимает губы и ведёт плечом, без тени сожаления бросая к её ногам:

- Никто не вправе порочить твоё имя. Люди зовут это справедливостью, я склонен считать подобное "уважением". Решать всё равно тебе.

Как говорят - Рубикон пройден и маски брошены. Вагнер оставляет за Арисой право решать, что делать с правдой, бесцветной, словно английское небо. Он не боится её гнева и не ждёт от нее милости, как и тогда, при их первой встрече...

Отредактировано Felix Wagner (2021-05-25 21:04:37)

Подпись автора

о т ч е г о   т ы   с т а л   мертвым? ровным, вежливо - г л а д к и м ? к т о   тебя   с д е л а л   т е н ь ю? кто   р а с с т в о р и л   без остатка?

и на   б о т и н к а х   т а е т каша крупой   к р о в а в о й. п р я ч ь с я  пока не поздно. прячься. времени   м а л о